— Уф… Нет уж, вы на главные роли не проситесь. Оченно нам нужны беспокойства эти да уставанья, вы вон и от «кушать подано» на ногах не стоите.
От ее ворчанья, монотонного и такого привычного, от запаха съестного, от мягкого тепла, идущего от печи, Софью потянуло в сон.
— Представляешь, какой ужас сегодня был… — сквозь наваливающуюся дремоту пробормотала она. — Марья Аполлоновна в обморок прямо чуть ли не на сцене упала! Кажется, слишком сильно затянула корсет… Едва-едва успели привести в чувство…
— М-да… — Марфа унесла валенки в сени, и голос ее оттуда звучал невнятно. — Это они напрасно даже очень сделали. В ихнем-то положении перетянуться да еще в омморок не упасть — мудрено будет.
— В каком положении? — удивилась Софья, но Марфа не ответила, а переспрашивать уже не было сил. Нечеловеческим усилием Софья подняла себя с сундука, дошла до стола, села и стала ждать, пока Марфа положит ей картошки с грибами. Ресницы слипались сами собой, огонь керосинки прыгал и двоился перед взглядом, и Марфа, видя засыпающую на глазах барышню, с удвоенной силой загремела крышкой.
Среди ночи Софья проснулась от грохота и воплей за стеной. Морозный свет месяца клином лежал на стене. В окне дрожала большая синяя звезда. Из-за отодвинутой занавески на полатях выглядывала растрепанная голова Марфы.
— Да вы бы спали, Софья Николавна, — сердитым шепотом сказала она. — Нехай сражаются, ихнее дело семейное, а вы спите…
— Это Марья Аполлоновна? И Снежаев?! — поразилась Софья, никогда не слышавшая от соседей таких бурных проявлений чувств. Марфа только зло засопела. Крики становились все громче: орал ведущий трагик труппы:
— Тварь! Подлая, мерзкая тварь! Столько скрываться! Столько таить! Так великолепно лгать! Боже мой, как ты могла, как ты только смела, бессовестная дрянь!!! — гремел голос Снежаева, напрочь, казалось, забывшего о чужих людях за тонкой деревянной стенкой.
— Я — могла! Я — смела!!! — перекрывал его роскошный голос Мерцаловой, даже сейчас звучавший, как в сцене из «Макбета». — Мне нечего было больше делать, слышишь, ты!.. А ты мог думать, будто бы я… В самом деле — влюблена — в тебя?! Ха! Ха-ха-ха! В такую бездарность! Клоуна на подмостках! Приказчика в любительском театре! Только сопливые гимназистки могут рыдать над твоим выморочным Гамлетом, ха! А я, я…
— Проклятая тварь!!! — Такого яростного рева Софья не слышала у актера даже в «Отелло» в последнем акте. — Ты заплатишь мне за это, и твой подлый язык я вырву!..
— Ох, а ведь, ей-богу, вырвет… — пробормотала Марфа, кулем плюхаясь на пол с полатей и хватая висящее на стене ружье.
— Марфа, глупая, брось, ты его застрелишь еще нечаянно! — испуганно закричала Софья, прыгая с постели и кидаясь следом. За стеной уже слышался истошный крик Мерцаловой, грохот падающей мебели и совсем уж несценическая ругань ведущего актера труппы. В темных сенях Софья столкнулась с рычащим, как собака, Снежаевым, который пронесся мимо нее, даже не заметив, и, бешено хлопнув дверью, выскочил на двор.
— Барышня, Софья Николавна, сюда пожалуйте! — звал голос Марфы. Пол в сенях обжигал ноги холодом, и Софья кинулась на зов.
В комнате соседей чадила упавшая набок из подсвечника свеча. В ее скачущем свете Софья увидела сидящую на полу и закрывавшую лицо ладонями Мерцалову, которой Марфа протягивала мокрую, сочащуюся каплями тряпку.
— Примите, сударыня, получшает.
— Спасибо, — сдавленно сказала та, отрывая одну руку от лица и протягивая ее за тряпкой. Потрясенная Софья успела увидеть бегущую из ее носа кровь, уже вымазавшую подбородок и щеку.
— Господи, да что же это!.. — ахнула она, падая на пол рядом с Мерцаловой. — Да как же он мог! Тебя!..
Невольно она сказала Мерцаловой «ты», но та, даже не заметив этого, криво усмехнулась и с помощью Марфы начала подниматься с пола. Ночная рубашка делала ее фигуру непривычно огромной и бесформенной.
— И что же вы это такое творите, Марья Аполлоновна… — привычно бурчала Марфа, укладывая Мерцалову в постель и снова смачивая тряпку в воде. — Такая актрыса большая, все купечество ездит, а сущее неприличное попустительство устроили… Да стукнули бы мне в стенку, я бы с ружжом пришла — враз порядок был бы! У нас не забалуешь, мы на покойном молодом барине руку ух как набили…
— Господи, Маша… Марья Аполлоновна… — вдруг сказала Софья, прислоняясь к стене и ошарашенно глядя на возвышающийся над постелью живот Мерцаловой. — Вы… Ты… О господи…