– Ваня, - мурлыкал Тринегин, - диссиденты планировали как-то убить Хрущова. Застрелить на проспекте Мира. Они отказались от этой идеи только по одной причине - не нашли настоящего оружия. Хотели добыть винтовку, но не смогли. У них была мелкашка, но они не решились на дело, побоялись…
– Не дави на психику. Сколько у нас на сегодня в казне?
– Со Степиными - тысяча семьсот пять долларов.
Евграфов как-то особенно заулыбался. Внутренний хранитель финансовых секретов, надо полагать, нашел компромиссный вариант между чувством долга и стремлением к счастью.
– Вот еще двести девяносто пять. Для ровного числа.
Гордей молча курил, ему хотелось послушать философа. Что у того на уме. Может, что-то новое выдумал. Неглупый человек. Да. Философ затянул свое соло:
– Поначалу я тоже склонялся к взрывчатке. Только не к самопальной, а настоящей. Полагаю, можно ее приобрести у каких-нибудь строителей…
Молчит Гордей.
– …или геологов. Не знаю. Это предположительно. Сделать адскую машинку со взрывателем, бросить ее в машину или как-нибудь подложить. На дороге, в доме или офисе. Как-нибудь так. Но потом я понял, сколь велики затруднения. Как все это мастерить, я совершенно не представляю. Возможно, у кого-нибудь из вас есть полезный опыт, близкий к названной сфере?
Гордей молча помотал головой. Нет опыта. Евграфов:
– Я на журфаке в течение двух семестров изучал спецкурс «Подрывные операции в тылу предполагаемого противника». У нас даже лаборатория особая была - по бомбам. Такие профессионалы материал давали, ты что! Джеймс Бонд отдыхает.
– Если я правильно понял твое высказывание, Ваня, ты не практиковал работу со взрывчатыми веществами…
– Ты! В стройбате два года отслужил, а нас спрашиваешь!
– Я убедился в том, что действительно не упустил ничего важного из твоих слов. Тогда я продолжаю. Бросать такую самоделку - верная гибель. Как у грешных народовольцев. С другой стороны, я также не представляю себе, каким образом пронести ее внутрь офиса или дома. Там ведь охрана. И, по всей видимости, в несколько слоев. Какие-нибудь камеры в стенах… К чему там крепить? К унитазу в туалете? К рабочему столу на виду у хозяина этого стола? По некой гипотетической стене карабкаться, чтобы зацепить дьявольский подарочек за форточку в его кабинете? На глазах у всей Москвы!
– …договориться с секретаршей хозяина стола, чтоб она в лифчике пронесла. Нет! В трусиках пикантнее.
– Ваня! О чем ты говоришь. Я окончательно понял, что стою на неверном пути, когда взвесил следующее обстоятельство: мы ведь не имеем ни малейшего представления, какова должна быть доза динамита для каждого из этих случаев… Разнесет один лишь оный унитаз или полквартала? Я уверен: взрывчатка нам не сослужит доброй службы.
– Слава богу, Миша. Я как подумаю: подбросить это самое ночью на дорогу и ждать в кустах, когда проедет искомая машина… или в асфальт вкапываться среди бела дня… Самое оно. Или по стене. На вакуумных присосках. Прошкандыбать. Тоже хорошо.
Гордей молчит. Белка уже рядышком. Для чего ей такие длинные уши? Повинуясь какому-то бесконечно древнему инстинкту, троица, не сговариваясь, пересела на другую скамейку. От греха подальше. Тринегин, к евграфовской сорочьей натуре привычный, продолжил, как ни в чем не бывало:
– Таким образом, я пришел к однозначному выводу. Необходимо приобрести стрелковое оружие. Пистолеты, например. Лучше всего - винтовку с оптическим прицелом.
– Не лучше всего, - наконец разомкнул уста Гордей. - Вовсе нет. Я кинокартину смотрел. Там мужик легко так винтарь с оптикой и глушителем на базаре купил. За пять штук баксов. Пяти штук нет - ладно, еще поднатужимся, сбросимся, как-то соберем деньгу. Базара такого не знаем - обратно, ладно, поинтересуемся, не как в кинокартине, не так этот просто, но все ж таки найдем. Найдем. Да. И деньгу как-то соберем. Но такое дело, кто нам такой винтарь продаст, он, я мыслю, особенный человек. Такой особенный, что, может, стуканет. Может, там такой снайперский винтарь специально для лохов положен. Покупайте, радуйтесь! Менты его подложили, а ты его за пять штук баксов. Или сколько. А его менты подложили. Посажают запросто. Откуда снайперскому винтарю вот так просто взяться?
– Может, из гранатомета шарахнуть? - это осведомился журналист. В деловом таком тоне. Как деловой.
– Ну ты его купил даже. Да. Обращаться умеешь? И я нет. И философ не по этому делу. Пистолеты, ясно, не тово… не подойдут. Не подходят пистолеты. Не идут.
Тринегин:
– Отчего ж?
– А того, что стрелять с них уметь надо. Руку ставить. Чтоб не дрожало ничего. Прицельная дальность у ПМ - ну так двадцать метров. Или тридцать. По книжке, так обещают полста метров. Но это вряд ли. Это для умельцев, кто много тренируется. Меня вот отец немного учил. Я ни разу в яблочко не попал. В тире, спокойно, с двадцати пяти метров не попал ни разу. А вы как, в руках, я так мыслю, ПМ не держали?
Кивают. Да. В смысле, не держали.
– И мы по машине. Не в окно ж офисное! И по машине, она ведь едет, притом вся железная, лупить и лупить. Может, попадем. Хрена с два. Хрена с два попадем. Оружие надо знакомое. И чтоб наверняка. Автомат нужен. В смысле, калашник. Всем с него стрелять приходилось. Так, да?
– В армии приходилось. Хотя и не часто, - это Тринегин.
– Ну и мне. Разок другой. В студенчестве. На военной кафедре, - вторит ему журналист.
– Стрелки еще те. Я тоже не ахти. Но мы их пулями засыплем. Чтоб двадцать мимо, да хоть одна в цель. И хватит. И ладно. Да. Чтоб хоть одна достала, больше не надо. Там тридцать патронов на рожок. А в ПМ - всего восемь. Разбирать-собирать-заряжать все умеют. Учены. Как положено. Вот из чего долбить надо. Из калашников.
Евграфов, тем же деловым тоном:
– А прицельная дальность у калашника какая?
– Для города всяко хватит. Но лучше, ясно, чем у ПМ.
– Милостивые государи, сколько подобная покупка может стоить?
– Не знаю я. Надо поискать. Поспрашивать. Только осторожненько. Точно, надо два калашника. Да. Ясно, два. Для верности. Тринегин и журналист с этими рассуждениями согласились. Вроде, все правильно. Пошел дождь. Никто не обратил на него ни малейшего внимания. Зябко. Шли, погруженные в мысли о том, как бы достать искомое. Где бы купить. В полном молчании шагали минут десять или пятнадцать. У главного входа в парк Гордей, словно очнувшись от сна, произнес:
– А ТТ я вовсе никогда не видел. И Стечкина не видел, там патронов много. И «Гюрзу». Так что калашники нам надо… Катерина с Гордеем не дотерпели до майских праздников. Как-то выходными отправились кататься на кораблике по Москвареке. Еще холодновато, ветрит. Из-под острого железного носа разбегаются по волнам щедрые усы. Людей немного. Он усадил Катерину поближе к борту, к воде, любоваться. Она сидела-сидела, да и положила ему голову на плечо. Отдыхает женщина от своих забот-тревог, высокое небо над нею. Гордей молчит, она тоже. Такая у них получается беседа. Да и что тут говорить-то? Не то, что бы он испытывал какое-нибудь особенное счастье. Да и желание, такое сильное, как давешнее, Гордея вовсе не мучило. Нельзя сказать о его сердце, будто бы в нем занималась необыкновенная пылкость. Медленный мужик Гордей, нескорый на сердечные перемены, член его душе не указчик. Так что свидание это, приятное, конечно, до вечных мерзлот гордеевских, однако, не добралось. Да. Но одно - правда: сколько времени после отцовской кончины прошло, а немножко легче ему стало только в этот день…Граня ему должен был. И очень много притом. Этот стандартный спальный район на двадцать московских улиц до смертельной дрожи боялся военно-спортивного клуба «Факел». Четыре десятка «афганцев» и близких им по духу парней время от времени немного расслаблялись. Общество им прилично задолжало. Платить никто не собирался. Выдумали образ буйных придурков, чтобы иметь повод шарахаться в сторону и не платить. Не платить. За ужас войны, за увечья, за всю огромную черную и, как оказалось, бессмысленную работу - не платить. Ну что ж, сорок буйных придурков раза два-три в год входили в роль, назначенную им скупыми гуманистами. Если б не «Факел», если бы просто группки молодых людей, быстрых в движениях и обделенных доброй судьбой, то району пришлось бы еженедельно утирать горючие слезки. Уж очень много таких собрало здесь общежитие местного вузика с лечебно-спортивным уклоном. Ан нет, не понимали люди своего счастья, когда двум-трем вовремя не убравшимся с дороги уважаемым господам наносили легкие телесные повреждения. Где- нибудь вечером 23 февраля. Или на вэдэвэшный день. Нет, положительно, счастья не понимали: ведь это два дня, а не круглый год. Клуб держал в кулаке всю когорту железных; отпускал иногда и лишь на чуть-чуть. Но как хочется должникам, да еще боящимся кредиторов, цапнуть разочек… Порода такая. Дворняга, она редко задумывается о том пинке, который последует за укусом. О сломанной лапе, скажем, или о ребрах сломанных не думает вовсе… Евграфов зашел в «клуббункер». Где-то внизу щелкали металлические блины на штангах, хекали спарринги, жила своей веселой жизнью ударная техника. Младшой сидел за столом, попивал пивко. Нога на столе, а на ней - вторая нога. Качается на стуле, продает абонементы тем, кто не струсит их купить.