Чтобы как-то разрядить обстановку и перевести мысли присутствующих в более оптимистичное русло, я спросил:
— Так, о чем, господа, вы спорили? — Я сглотнул, в миг пересохшее горло. — Что там вас интересовало про аэропланы?
Присутствующие будто ждали этого вопроса. Лица их вновь засияли озорными улыбками:
— Михаил Степанович! Вы, как человек знающий аэроплан не по почтовым карточкам, — начал было Ордовский и, заметив мой удивленный взгляд, добавил. — Не удивляйтесь, новости среди нашего брата распространяются с завидной быстротой. Так вот нам всем интересно насколько времени хватит лета аэроплана, если, скажем, вдруг закончится топливо или же топливный бак будет иметь течь?
Вопрос, к счастью, не застал меня врасплох. В пионерские годы я с удовольствием занимался в кружке юного техника и немного разбирался в моделях самолетов, сделанных мною по рисункам, на которых были изображены оригиналы.
— Если вы, господа, имеете в виду кукуруз… — начал было я оживленно, но тут меня словно молнией пронзило. Какой кукурузник! Первая четверть двадцатого века! Никто из присутствующих слова то такого сроду не слышал. Мне оставалось лишь громко закашляться, чтобы отвлечь внимание присутствующих. К моей внутренней радости, кашель сделал свое дело. Никто не зациклился на слове, высказанном мною по неосторожности.
— Простите, господа, — сказал я откашлявшись. — Так вот, та модель аэроплана, из которой чудесным образом меня спас урядник Казимиров, учитывая конструкцию крыльев и вес самого летательного аппарата, сможет пролететь, точнее парить, пикируя к земле без топлива, примерно верст шесть-семь.
— Да неужто семь верст?! — удивленно спросил прапорщик Веселов.
— Возможно и немногим больше, — добавил я. — Все зависит от умения и опыта пилота.
— Что я вам говорил, господа. — потирая руки, воскликнул поручик Ордовский. — Слова Михаила Степановича подтверждают мои предположения.
— Что ж, господин поручик, — с досадой в голосе ответил прапорщик Веселов. — Можно вас поздравить с выигрышем.
— А на что спор вели? — поинтересовался Аверин
— На две бутылки французского шампанского, — ответил Зиновьев.
— Откуда в этой глуши шампанское? Да еще французское! — удивился Аверин.
— Как говорит ваш урядник Казимиров, — сказал Зиновьев. — Где было, там уже нет.
— Так вот кто расстарался, — усмехнулся Аверин. — Харлампий хоть лешего из- под земли достанет.
— Что ж, господа, — поручик Ордовский, держа в руках бутылки, слегка стукнул их друг о друга. — Не желаете ли разделить? Или, может, теплой водочки?
Зиновьев с Веселовым оживились, предвкушая нескучный остаток вечера. Мы с Авериным остались равнодушными.
— А вы как же? — обратился к нам, выигравший в споре Ордовский.
— Прошу простить, господа — ответил за нас обоих Аверин — Нам с Михаилом Степановичем еще нужно решить несколько задачек.
Никто не стал задавать лишних вопросов. Все понимали, что если нужно, то значит это действительно важно. Ордовский махнул Зиновьеву и Веселову. Все трое вышли из палатки и расположившись у соседней палатки у костра, с такими же офицерами, принялись дегустировать французское шампанское, сдабривая его приятными воспоминаниями о царствования последнего русского Царя из династии Романовых.
— Что, Михаил Степанович, — сказал Аверин, когда мы остались одни. — Долг зовет. Вы составьте маршрут по карте, а я отдам распоряжения своему заместителю. Кто знает сколько нам придется быть на задании.
Аверин вышел из палатки, и я остался совершенно один. Мысли мгновенно переключились на более приятное, чем эти бездушные карты и маршруты.
Зоя. Конечно же она. Это милое ангельское создание. Это воплощение чистоты и непорочности. Ее глаза, ее голос, улыбка. Все это было неповторимым, будто сказочным. Варвара, невеста моя из далекого будущего, потеряла актуальность. И тоже поблекла в моей памяти, канув внебытьё вместе с Мишкой комсоргом. Возможно потом, что-то и изменится. На точно не сейчас!
Я поймал себя на мысли, что вовсе не могу без Зои. Ангелочек пустила корни в моем сердце. И даже Ленин и возможное задание партии блекли на фоне мыслей о сестре милосердии. В отличии от них, Зоя была совсем рядом. В шаговой доступности, как любил говорить мой дедушка.
И пусть еще нет того чувства, что называется любовью, но в моем сердце отдавалось теплой волной всегда, когда я думал о Зое. А я о ней думал практически постоянно. Вот и сейчас мыслями я был там, в госпитале. И одна из этих мыслей, самая шальная, словно иглой пронзила сознание. Я же ухожу в разведку через несколько часов и неужели я не увижу Зою? А вдруг, это последний бой? Ну, или как там называется? Я же вам не Харлампий и опасность не мое второе имя. Таких, как я убивают сразу. Чего там греха таить. Один раз повезло и вытащили из горящего аэроплана. Второй раз, могут и не успеть. И всем начихать, что у меня миссия. Или то, что я вообразил миссией.