— Отвечайте быстро, кто хулиганит! — более уверенно произнесла сестричка. В голосе послышалась скрытая угроза. Я глупо улыбнулся, не в силах справиться с нахлынувшими эмоциями. — Иначе я вынуждена буду позвать караульного. Считаю до трех! — подумав, добавила Зоя.
Я сразу опомнился. Шагнул из тени дерева.
— Не нужно караульного, — отозвался я, медленно, чтобы не испугать Зою, выходя из темноты.
— Кто вы? — последовал вновь вопрос. В голосе девушки проскользнули холодные нотки.
— Простите, Зоя, это… — виновато ответил было я. Но Зоя перебила меня, воскликнув:
— Господин прапорщик, как вы меня напугали! Что это за глупые шутки?! Отвечайте немедленно.
— Простите великодушно, Зоя! Я вовсе не хотел вас напугать.
— Не хотели, а сделали.
— Я не виноват!
— Виноват! — сказала уверенно Зоя, делая заключения, и вынося приговор. — Еще, как виноват. Неужели вы не могли вызвать меня через караульного? Что за неотложное дело в столь поздний час? Скребетесь, как мышь в окно. Это неуважительно по отношению ко мне.
— Я как-то не подумал об этом. Хотел появиться инкогнито. Чтобы никто не знал, что я здесь, — заговорщицки прошептал я, подойдя к окну.
— Стихи, что ли пришли читать? — вздохнув, сказала Зоя. — Ну, а где цветы? И прочие атрибуты военно-полевой романтики?
— Зоя! Да, как вы могли подумать про меня такое! — искренне воскликнул я. — Я не такой!
— Ничего не исправить. Уже подумала, — серьезным тоном отозвалась девушка.
Теперь я смог разглядеть лицо Зои. Она смеялась надо мной! И не скрывала улыбки. Поняв, что пронесло, я радостно заулыбался в ответ. Однако мой порыв был практически сразу остановлен, когда медсестра нахмурила тонкие брови и холодно поинтересовалась:
— И, где же цветы?
Я снова замер. А девушка, видя мою неловкость, весело рассмеялась. От сердца отлегло. Она вовсе не сердилась!
Ее простая, но такая глубокая красота не могли оставить равнодушным мое сердце. Мысли о ней, а теперь и эта встреча наполняли меня чувством, доселе неизведанным. Нет, мне конечно нравились некоторые девушки с нашего завода. Опять же моя невеста Варвара — кровь с молоком, необъятная грудь, размер ноги больший моего, выполняющая нормы плана наравне с мужчинами! Мне, тогда многие завидовали, признавая в Варваре совершенную советскую девушку, выкованную для семьи и рождения бесконечных маленьких пионеров. Но Зоя! Утонченная Зоя! Фарфоровая статуэтка! Как же она прекрасна. Это был совершенно иной мир, другая Вселенная. И Зоя вписывалась сюда, как нельзя лучше. А я? Я? Я тоже хотел вписаться в новый мир. Он мне казался таким прекрасным и вовсе не чуждым. Сейчас, я понимал, что с каждой минутой во мне происходят изменения.
И теперь была огромная разница, в жизни до и после.
Я чувствовал пропасть между моей жизнью до того момента, когда я коснулся в церкви хоругви и после. Мишка-комсорг стал прапорщиком русской Императорской армии — Михаилом Степановичем Григорьевым. Это странно воспринимать, но слово «товарищ» вдруг приобрело другой смысл и теперь «товарищами» я мог назвать белых офицеров, которые жили в моей палатке. И кто знает. Может они в ближайшее время станут и боевыми товарищами? Эта мысль меня не пугала. Больше не пугала. А почему? Банально из-за Зои. Из-за тех рассказов, которые передавались шепотом и люди, рассказывающие их, гневно сжимали кулаки, а слушатели, наоборот тупили глаза. И не было никакого наговора. Я понимал, что слышу рассказы, с другой стороны. С той, от которой не мог и представить. Ведь «белые» — это было всегда плохо, а «красные» — всегда правы, честны и справедливы. Я даже в детстве не хотел играть за «белых», считая позором. Такая команда всегда проигрывала. Потому что по-другому быть не могло. «Красные» неизменно побеждали.
Что сейчас во мне изменилось?
Украдкой слыша тревожные рассказы о злодействах красных, то есть тех, кого я представлял в своей прошлой жизни «товарищами» и сам к ним относился, мне становилось вдруг нестерпимо больно и даже стыдно, за причастность к этому коммунистическому строю. За то, что делается вокруг. Во мне росло чувство недоверия и абсолютного недопонимания всего того, чему меня учили так называемые «старшие товарищи» из компартии.
И если это негодование бродило мыслями в моей голове, то Зоя заняла, если можно было так выразиться, все пространство моего сердца. И дела сердечные всегда перекрывают все остальные чувства.