Около двух, в качестве хозяина вечера попрощавшись с последними гостями, он со спокойной душой завернул за угол на Принсегаде и отправился домой в объятия ночи без сновидений. Утром проснулся, думая, что в душе у него воцарились мир и покой.
Альберту Мэдсену было шестьдесят девять лет, он достиг всего, чего желал. Детей у него, правда, не было, и он жалел об этом, но город, в котором он жил, город, который считал своим, продолжал развиваться. На верфях шло бурное строительство, самая большая из них как раз сильно менялась: на смену деревянным судам готовились прийти стальные. Весной в украшенный по этому случаю флагами город нанес визит его королевское величество. В порту побывали военно-морские силы в лице шести торпедных катеров. Планировалось строительство нового здания почты и замена старой церковной башенки новым медным шпилем.
В порту, в подтверждение тому, что город помнит свою историю и отдает долг предкам, возвышался памятник молу. «В единстве сила» — было на нем начертано. Личный Символ веры Альберта, аккуратно выдолбленный резцом скульптора Йоханнеса Симонсена, стал Символом веры всего города.
Он знал, что причиной его чудесного самочувствия в это утро являлись не только благополучное завершение вчерашнего мероприятия и последовавший за этим праздник. Здесь было скрыто нечто гораздо большее: ощущение гармонии и согласия с постоянно изменяющимся миром. Альберт открыл слуховое окно, и перед ним, за частоколом мачт, под лучами ласкового утреннего сентябрьского солнца простерлись мол и архипелаг. До него, под аккомпанемент ударов молота и гудения пил на городских верфях, доносился крик чаек. В каком-то торжестве он осознал, что в этот самый миг такие же звуки слышат в портовых городах всех континентов, и именно там он и находился, сразу во всем мире, в великой общности.
Позже он всегда вспоминал этот день как «финал». Никогда, впрочем, не формулируя, а чему, собственно, это было финалом. Не жизни точно, он прожил после этого еще несколько лет. Но прожил их наполовину в мире грез, наполовину в реальном мире, и мост между ними был сложен из ужаса. В снах он обретал знание, которое не мог нести в одиночестве, но не мог и разделить с другими.
Он жил в городе, населенном мертвецами, а сам стал безмолвным посвященным смерти.
Видения
О чем может писать судовой маклер? О подъемах и спадах на фрахтовом рынке, о заключенных им договорах на погрузку, о не вернувшихся домой кораблях, о спасенных экипажах, о вопросах страхования, о прибыли и судьбе своей компании.
В эти дни Альберт писал не о своей компании и не о кораблях, находившихся в море. И не о своих чувствах, и лишь изредка — о своих мыслях. Да, он писал о том, что происходило в его голове. А что там происходило, он по большей части не понимал.
У него в голове жил кто-то чужой. О нем он и писал.
Альберт писал о своих снах.
Но не обо всех.
Как и большинство людей с практической жизненной установкой, он считал сны плодом временного бездействия разума, не более чем путаной сводкой произвольных, полузабытых событий, имевших, быть может, когда-то смысл, который потом затерялся в туманном мире сновидений. Во многих снах Альберт, как и все мы, не видел никакого смысла. И даже не пытался его найти.
В декабрьскую ночь 1877 года, командуя бригом «Принцесса», он внезапно услышал во сне голос, крикнувший, что он плывет навстречу опасности. Альберт спрыгнул с койки, выскочил на палубу и увидел, что судно вот-вот наскочит на большую плоскую песчаную отмель и крушение тогда неминуемо. Сон послужил ему предостережением.
Где-то в его голове таилось знание, которым сам он не обладал. Там обитал посторонний.
Два года спустя его посетило похожее видение. Ему приснилось, что «Принцесса» попала в сильный шторм, но он решил не подавать виду, хотя понял, что и этот сон — предостережение. На следующее утро он рано вышел из порта Грангемаута. В открытом море поднялся юго-западный ветер, переходящий в ураган. Весь день Альберт дрейфовал вдоль побережья и в итоге вынужден был бросить якорь и срубить мачты, чтобы избежать крушения. Цепляясь за кренящуюся палубу, глядя, как падают за борт мачты, он осознал, что окружающая его реальность — не единственная существующая.
Альберт обладал редким даром. И знал, что должен это скрывать. Это ясно из оставленных им наряду с другими бумагами записок. Там он пишет, что если бы о его вещих снах стало известно всем, это повредило бы ему или, во всяком случае, обеспечило сомнительную репутацию.