Вдова ничего не знала о китаянке.
— Несмотря на долгие путешествия? — спросил он с иронией.
— Такова уж жизнь. И все же вы могли бы стать хорошим мужем. Вы человек ответственный, дальновидный. Эти качества встречаются не так часто, как принято считать. Дети — это дар. А вы от него отказались. Не надо было.
— И это утверждаете вы, человек, у которого этот дар многократно отнимался.
Она опустила голову:
— Еще кофе?
Он кивнул и почувствовал, что с этим намеком на детей, которых она лишилась, зашел слишком далеко. Поднеся фарфоровую чашку к губам, он посмотрел на нее сквозь пар, идущий от кофе.
Она подняла глаза, и взгляды их встретились.
— Нет, капитан Мэдсен, потеряв ребенка, не жалеют о его рождении. Ребенок же не сделка с жизнью, я повторяю: ребенок — это дар. И когда он уходит, остается воспоминание о тех годах жизни, что были ему даны. Не смерть.
Анна Эгидия замолчала, и он заметил, как она взволнована. Ему захотелось поступить так, как она тогда, в церкви: накрыть ее руку своей. Но надо было встать и обойти вокруг стола. Он почувствовал себя неловко, засмущался, и стало слишком поздно. Наступившую тишину можно было истолковать как знак его уважения к ней, но он-то знал, что это от беспомощности.
— Я научилась смиряться. — Она посмотрела ему в глаза: — Думаю, Господь ничего не делает зря. Если б не эта вера, мне не выдержать. У меня есть Иисус.
И снова Альберт не знал, что ответить. Он ощутил, что между ними разверзлась пропасть, и подумал: а можно ли отнести различия в образе их мыслей на счет различий между мужчиной и женщиной? В ней было что-то, чего он не мог постичь, до чего не мог дойти собственными силами. Он во всем искал смысл и возмущался, если не находил. Она же оставалась в ладу с собой и миром, даже когда жизнь отнимала у нее самое дорогое, детей. В ней жила незнакомая ему сила. Или он никогда не нуждался в силе такого рода, хоть и считал, что сны возложили на него нечеловеческое бремя. Альберт всегда испытывал уважение к вдове Карла Расмуссена. А теперь начинал сознавать, что восхищается ею. Но что-то в нем восставало против ее взгляда на жизнь.
Они снова погрузились в молчание, и снова молчание нарушила вдова:
— Меня по-прежнему окружает много детей. Мои внуки и еще соседские дети.
— Да, я знаю, что вы не стоите в сторонке, когда беда стучится в чью-то дверь.
— Бывает, я беру к себе детей на время. Мне хочется чувствовать себя нужной. Иначе, кажется, жить не смогу. — Она поглядела ему в глаза: — Вы чувствуете себя нужным, капитан Мэдсен?
— Нужным? — повторил он. — Чувствую ли я себя нужным? Не знаю. О снах я никому не могу рассказать. Даже вам неприятно…
Он поколебался. Снова возникло это чувство, что он далеко зашел. Несправедливо ее упрекать. Она его выслушала, не сбежала, как идиот Андерс Нёрре. Он виновато посмотрел на нее. Она спокойно встретила его взгляд.
— Простите, — сказал Альберт. — Это несправедливый упрек. Ваше право отказаться слушать о моих снах. Кому это приятно? Хуже, наверное, то, что опыт долгой жизни, проведенной в море, в наши дни, кажется, тоже не представляет интереса. Да, я чувствую себя бесполезным. Мы говорили об этом в церкви намедни, о чувстве, что ты зажился на этом свете. Если ты больше никому не приносишь радости, то, видно, слишком зажился.
— На этом свете никто не лишний, капитан Мэдсен.
— Но вы же сами сказали…
— Признаю, что иногда бываю пессимисткой. Я чувствую, что зажилась, когда думаю о бесконечной разлуке с Карлом. Но когда живешь так долго и все равно не можешь умереть, начинаешь придумывать причины, чтобы жить дальше. Ты бесполезен, хорошо. Но лишь в твоих собственных глазах. Всегда есть люди, которым ты нужен. Вопрос лишь в том, чтобы отыскать их.
Альберт промолчал. Практически те же слова он произнес перед фру Кох, когда сообщил ей о крушении «Рут». Но к себе их не относил. Они с Анной Эгидией были разными. Каждый имел свой взгляд на жизнь. Она нашла причины, чтобы жить. А он утратил. И с этим, по-видимому, ничего не поделаешь.
Она склонилась к нему:
— Вот смотрите, я знаю одного маленького мальчика со Снарегаде. У него недавно погиб отец. Дедушки своего он не знал. Тот погиб в море задолго до рождения внука. Остальных родственников-мужчин ребенок, можно сказать, не видит, они же моряки. Мать — с Биркхольма и к тому же сирота, так что и с той стороны обратиться не к кому. А может, такому вот маленькому мальчугану нужен кто-то, кто изредка брал бы его прогуляться по порту или даже покатал в ялике, приучил к морю?