«Юнкерс» с воем возвращался. Орудия работали на полную мощность. Рубку снова продырявило, все бросились на палубу. Один только стрелок на крыле мостика остался стоять. Они ждали взрыва, который возвестит конец «Нимбуса». Корабль вез британские танки «валентайн», грузовики и тротил. Прямое попадание, и времени садиться в шлюпки не останется. Это знали все.
— Давай же, черт тебя дери! — услышал Кнуд Эрик свой голос.
Их пулеметчик стрелял бесперебойно, как будто руки у парня свело судорогой. За грохотом стрельбы они услышали гул удаляющегося самолета. Неужели летчик решил их пощадить? Не в силах поверить, что опасность миновала, они лежали на палубе. Через секунду звук мотора снова усилится, и настанет конец. Стало совсем тихо. До них дошло, что пулемет на крыле мостика тоже замолк.
— Все кончилось, — произнес стрелок.
Поднявшись на ноги, они все еще дрожали.
«Юнкерс» превратился в точку на горизонте.
Пилот, видимо, уже возвращался на базу, когда заметил их судно. У него осталась всего одна бомба, и он решил рискнуть.
«Нимбус» снова доказал, что ему сопутствует удача.
втопчи человека в грязь, а затем посмотри, что он делает под твоим сапогом. Борется, пытаясь подняться? Кричит о несправедливости? Нет, он лежит, гордится тем, что может вынести столько пинков. Его мужество — в дурацкой выносливости.
А что делает такой человек, если его держат под водой? Борется, чтобы всплыть?
Нет, его гордость — в способности задерживать дыхание.
Через вас перекатывались волны, вы видели, как разлетается фальшборт, как падают за борт мачты, как корабль в последний раз ныряет и больше не возвращается на поверхность. Вы задерживали дыхание на десять лет, на двадцать лет, на сто. В 1890-е у вас было триста сорок кораблей, в 1925-м — сто двадцать, еще через десять лет — вполовину меньше. Куда они делись? «Уран», «Ласточка», «Элегантность», «Звезда», «Корона», «Лаура», «Стремительный», «Сатурн», «Ами», «Дания», «Элиезер», «Анна-Мария», «Феликс», «Гертруда», «Индустрия» и «Гариетта»? Бесследно исчезли, раздавлены льдами, столкнулись с траулерами и пароходами, затонули, разбиты в щепы, сели на мель у Сандё, Бонависты, Уотервиля, Санс-Рока.
А ты знаешь, что каждый четвертый корабль, направлявшийся в Ньюфаундленд, не вернулся?
Что же нужно, чтобы вас остановить? Падение фрахтового рынка? Но он падал и падал, за десять лет упал вполовину. А вы лишь уменьшали жалованье, еще сильнее урезали рацион, сжимали зубы. Тренировались задерживать дыхание под водой.
Вы ходили в такие походы, на которые никто больше не отваживался или просто не хотел. Вы были последними.
На борту больше не имелось хронометров — вам на них не хватало денег, — так что долготу определить было нельзя, и, когда мимо проходил пароход, вы поднимали флажный сигнал и вопрошали: где я?
Где же вы?
В отчаянии,
Уолли это увидел первым.
Они стояли на мостике, наблюдая за разгрузкой, он обернулся к остальным и восторженно произнес:
— Неужели вы не видите, какое это великолепное место?
Кутаясь в дафлкоты, они смотрели на Молотовск. В порту стояли изрешеченные полузатонувшие корабли. На набережной громоздились кучи камней, когда-то бывшие пакгаузами. Вдали на фоне каменистого пейзажа возвышались похожие на бараки здания, по большей части закопченные и крытые брезентом. Стояла середина лета, солнце светило круглые сутки, но не согревало. Нескончаемый день почему-то заставлял их чувствовать себя так, словно им отрезали веки, словно они находятся в мире, в котором отменили сон. Казалось, голову заполняет серая неопределенность и вот-вот тобой овладеет дрема, рожденная серым скалистым пейзажем, светом и сознанием того, что ты находишься чертовски далеко от всякой мыслимой цивилизации.
— Дайте смирительную рубашку, — проворчал Антон, — у парня крыша поехала. Он думает, что находится в Нью-Йорке.
— Это лучше Нью-Йорка. Никто не обязан стоять с закрытыми глазами только потому, что наш механик в своей темной норе превратился в слепого крота.
В конце концов прозрели все и потом уже не понимали, как случилось, что они не разглядели этого сразу по прибытии в Молотовск.
На набережной не было мужчин. Женщины занимались разгрузкой, женщины крепили тали к ящикам с амуницией в трюме. Женщины с автоматами в руках патрулировали набережную, на которой истощенные, легко одетые немецкие военнопленные кантовали ящики в кузовах грузовиков для дальнейшей транспортировки. Женщины сидели за рулем, готовясь везти груз дальше, на фронт.