— Садись, поговорить надо!
«Ага, значит, перетереть — это поговорить!» — догадалась Наташа. Уже легче, может в этом мире так говорят. Пока она не решилась сделать предположение, что это за «этот мир», но то, что это не её мир, она была уже уверена точно, хватило беглого осмотра кухни, дабы в этом убедиться.
— Куришь? — поинтересовалась тётка, и, не дожидаясь ответа, достала из сумочки необычно узкую пачку сигарет.
На белой коробке красовалась надпись латинскими буквами «Glamur», которую девушка без труда прочла — гламур. Наталка, в жизни не бравшая в рот табак, отрицательно покачала головой. А мадам двумя тонкими пальцами с необычно длинными ярко-красными ногтями достала из пачки тонкую и узкую сигарету, закурила, выпустила струю дыма и, вдруг вспомнив что-то, сказала, досадливо при этом поморщившись:
— Чёрт!
Взяла лежащую на столе рядом с пепельницей маленькую коробочку, напоминающую ту, по которой разговаривал её муж, и нажала одну из многочисленных кнопочек. Откуда-то сверху раздалось «Пи-и»! Наталка задрала голову вверх и обнаружила на стене продолговатую штуковину, одна их панелей которой плавно отъезжала. Тотчас из этой штуковины раздался тихий шум и на них подул свежий прохладный ветер. Это уже было выше Наташиных сил и она, не в силах сохранять невозмутимость, открыла от удивления рот. Поэтому и не успела собраться, пропустив первый вопрос.
— Ну что, блядь, теперь, когда мой Руслан не слышит, расскажи всю правду. Кто ты? Откуда? Давно ли знакомы? Сейчас приедет полиция и от твоих ответов зависит, поедешь ли ты с ними, или нет.
Застигнутая врасплох Наташа даже не смогла продумать достойный ответ.
— Нечего мне вам рассказывать! Говорю вам, я — Наташа Воинова. Живу на Волге, у нас там имение. А здесь, в Москве, на Патриарших — у нас свой дом. Мужа вашего я вижу в первый раз в жизни. И ещё вас прошу, не смейте называть меня непотребными словами, обращайтесь ко мне как положено — «сударыня», на худой конец — «барышня».
— Значит, не хотим по-хорошему, комедию ломаем? Ладно! — сказала Ольга Дьвовна и выпустила в лицо своей визави струю дыма.
Сказала, а у самой на душе кошки скребли. «Сговорились! Опоздала! Вон как она защищает кобеля! Видно не просто у них заурядная интрижка. Вон чего навыдумывала: «имение», «сударыня», «барышня». Ещё и нос задирает! Разговаривает, словно она тут хозяйка, а я так — сбоку припёку — служанка, дворня». — Ольге Львовне вдруг стало горько, хоть до этого она держалась. Сколько усилий потрачено и всё зря! Она много возлагала на эту поездку в Италию. Мечтала вернуться помолодевшей, загоревшей и соблазнительной. Тешила себя надеждой, что чудесами пластической хирургии можно стереть десять лет разницы. И зачем требовалось выдумывать отдых на Адриатике, скрывать от мужа подлинную причину, готовя ему сюрприз? А сюрприз в виде малолетней красотки приготовил он сам. А «барышня», видно, та ещё штучка. Наглая, в глазах вместо раскаяния одно любопытство. Смазливая, и знает себе цену. Не без образования, вон как чешет — как по-писаному. Думает, отхватила папика, теперь доить будет. Может откупиться, может ей деньги нужны?
— Послушай, — неожиданно сменила тон дама, — Ты молодая, красивая. Будет у тебя ещё кавалеров — выше крыши. Но зачем тебе понадобился этот престарелый плейбой. Отступись от него! Он мой! Понимаешь? Мой муж!
— Может, тебе деньги нужны? — продолжила она, видя, что девушка затихла и не собирается ничего говорить. — Ты скажи, я дам!
Вместо ответа Наталка неожиданно широко зевнула, едва успев прикрыть рот ладонью. Чрезвычайное напряжение последних часов дало о себе знать, а тонкий халат давал хоть и слабое, но ощущение защищённости. Пусть оказалось она в неизвестном месте и в неизвестное время, но здесь, по крайней мере, нет этих кровавых убийц из Братства Звезды, нет их звероподобных громил, нет премерзкого новоиспечённого жениха-старикащки, нет её вечно пьяного папашки. Там всё было всерьёз и опасно. А здесь… Все эти семейные страсти ей ужасно надоели, они напоминали дешёвый спектакль из провинциального театра. А персонажи — муж в трусах и оскорбленная его супруга казались неопасными, а, скорее, вызывающими жалость. Девушка с трудом держала открытыми слипающиеся веки.
— Ещё раз вам объясняю, госпожа, мужа вашего я не знаю, за него не цепляюсь и его не держу… — она повторяла это, наверное, раз в десятый.
Но тут она споткнулась на полуслове, упершись взглядом в поверхность стола. Даже для порядка попыталась ковырнуть его ногтём. Ничего не получилось. На сверкающим столе не осталось ни малейшей царапины!