— Наталочка! — «надо же, не возразила, что так назвал, дозволила, может на что-то большее решиться?» — А как тебя ТАМ, — он мотнул головой, — Называли? Наверное, на французский манер — Натали?
— Много ты знаешь о дворянской жизни! Ещё со времён народников все в обществе вдруг полюбили простой народ, стали подражать простому люду. Нацепили толстовки и холщёвые штаны, отрастили патлы и бороды. Военные вылезли из своих обтягивающих лосин и переоделись в шаровары. И сам государь император, не этот, а папенька его, Александр III, не чужд был этому поветрию. Среди дворянских детей можно было встретить какую-нибудь Фёклу или Ульяну. Меня, слава богу, избежала эта участь. Но дед по-молодости гусарствовал в Ахтырском полку. Полк тогда дислоцировался в Умани, там дедушка и подслушал, что селяне называют Наташ Наталками. Вот он и стал меня так назвать. А ещё в детстве дружок у меня был из хохлов-переселенцев, Сенька. Они хоть и давно переселились, ан нет, да проскачет в их речи малорусское словечко. Очень ему понравилось так меня называть, а глядя на него и остальные стали величать Наталкой, да я и сама привыкла. Кстати, у вас говорят так — хохлы, ничего? Можно?
— Ничего! Хохлы — они и в Африке хохлы.
Оба рассмеялись. А когда смех утих, Наташа добавила;
— А вот в гимназии так и назвали — Натали — никуда от этого не денешься, смирилась, хотя Наталка мне милее сердцу. А домашние Ташей звали, в основном мама, иногда бабушка. Но ты не уводи разговор в сторону — про себя давай.
Пробка медленно тянулась, Павел неспешно обдумывал. Имя Наталка ему совсем не нравилось. И не из за того, что оно простецко-хохляцкое, а оттого, что оно слишком сочетается с ненавистным Николкой: Наталка — Николка. Таша — Паша ему нравилось значительно больше. В целях избежать неприятных откровений Конюшкин сделал новый заход:
— А в ваше время таких пробок на дорогах, наверное, не было?
— Конечно, были! Когда мы приехали в Москву, то с полчаса наш извозчик толкался на Красной площади.
— И по Красной площади можно было свободно ездить?
— Ездили, трамваи ходили, разве сейчас не так?
— Нет! На Красную площадь никого не пускают, тем более никаких трамвайных путей там нет.
— Па-ша! — раздельно сказала Таша, укоризненно заглядывая ему в глаза. — Избегаешь рассказа, или стыдишься чего-то? Тогда не надо — я пойму.
— Ничего мне скрывать! — вспыхнул Павел. — Просто в моей жизни и в биографии моих родителей не было ничего необычного. Вот у тебя, Наталочка, и побег и погоня и убийство, и поединок были. А у меня… — не забывая следить за дорогой, он оторвал одну руку от руля и махнул.
Павел, считая свою жизнь неприметной на фоне других, пал жертвой обывательской точки зрения, что всё необыкновенное и выдающееся происходит где-то там, и не с ними.
— Мой дед по отцу родился в сорок первом, накануне войны с немцами. Его отец, мой прадед только и успел поцеловать сына и ушёл на войну. Больше его никто не видел — без вести пропал. Говорят — их эшелон разбомбили. А дедушка вырос и после окончания ФЗУ по комсомольской путёвке уехал поднимать целину в пятьдесят восьмом.
— А что за целина? Извини Паша — я перебила.
— Степи в Северном Казахстане распахали и засеяли, построили села и города. Большая государственная программа была.
— Здорово!
— Наташа? — усмехнулся Павел.
— Что?
— Если ты не хочешь раскрываться, тебе стоит перестроить свою речь. Она несколько… — он замялся, подыскивая подходящее слово. — Устаревшая что ли, а… — архаичная. — улыбнулся, найдя подходящее.
— Что, так видно? — всполошилась девушка.
— Не так, чтобы очень, но наблюдательный человек вмиг срисует. Тем более не сойдёшь за свою в среде ровесников.
— Например?
— Ну, вот ты сказала «здорово». Сейчас так не говорят, вернее, так бы сказал человек сорока — пятидесяти лет, но никак не подросток.
Наташа вспыхнула:
— А я тебе не подросток! Выдумал тоже! Я взрослая самостоятельная девушка.
Павел улыбнулся:
— Но по закону ты ещё несовершеннолетняя, а — значит — подросток.
— Это по вашему закону — не по моему! — апломб так и лез из девушки.
На что молодой следак резонно заявил:
— Но ты ЗДЕСЬ, а не ТАМ! А посему — подчиняться придётся.
Но не ту напал, сдаваться она не собиралась:
— Значит так, Пашенька, делай, что хочешь, но чтобы по документам я была совершеннолетней. Я ведь по-любому в этом году замуж бы вышла.