— Следы насилия? — уточнил Павел.
— Медицинский осмотр следов насилия не выявил. Но в случае с потеряшкой это ни о чём не говорит. Понимаешь, если это диссоциированная амнезия, то потеря памяти произошла в результате психической травмы, полученной от насилия, когда мозг сам ставит блок в качестве защиты от плохих воспоминаний — вот тогда и физические следы насилия налицо. А если над девочкой издевались, когда она уже не осознавала своих поступков, пользуясь её беззащитным положением? Она вполне могла согласно лечь, спокойно раздвинуть ноги не понимая своих действий. В этом случае организм не сопротивляется, мышцы расслаблены, дыхание спокойно. Тогда внешних следов насилия может и не быть! Ни синяков, ни разрывов, ни бороздок. Но преступление от этого не перестаёт быть преступлением. Понял?
Конюшкин кивнул и уточнил:
— А почему вы думаете, что у неё именно диссоциированная амнезия?
— Хороший вопрос. Ставить диагноз — дело специалистов, но по опыту скажу, что её потеря памяти носит избирательный характер. Универсальные знания в её голове сохранены, рефлексы работают нормально, функция запоминания развита хорошо, память очень цепкая. Вот почему крайне необходимо установить её личность. Пробей еще раз по базам, проверь ориентировки, посмотри сводки по Москве и области, сделай запросы в линейные отделы внутренних дел. Не забудь про мониторинг прессы — внимательнейшим образом изучи все объявления о пропаже людей. Направь оперов, озадачь участкового — пусть пошерстят по дому и окрестностям. Может, кто что видел или слышал. Пусть обнюхают всё вокруг хорошенько: мусорки, подвалы, чердаки. Советую самому, лично, переглянуть записи с видеокамер. Не доверяй эту работу никому, малейшая небрежность — и можно упустить что-то важное. Фиксируй всех входивших в подъезд. Не могла же наша потеряшка взлететь в квартиру по воздуху. Девушка в квартире оказалась абсолютно обнаженной: она могла подняться из подвала или спуститься с чердака. Где-то же её одежда должна быть.
— Как голая? А в чём же она сейчас?
— По правде сказать, одежды на ней и сейчас немного, один легкомысленный халатик. Поэтому тебе предстоит не менее сложная задача — не пялиться понапрасну, профессионал ты или кто?
— Сергей Степанович, — Павел аж обиделся, поэтому позволил себе укоризненный тон, — За кого вы меня принимаете, я же следак!
— Ладно, проехали. Кстати, Антонина Генриховна, эксперт-криминалист, да ты её знаешь, проявила сердобольность и собрала девчушке пакет. Там кое-какая одежда и всякие необходимые женские штучки на первое время. Пакет я оставил у дежурного и распорядился отдать девушке, как она проснётся. Проследи, нашим доверять, конечно, нужно, но лучше проверить.
Пока шёл инструктаж, начальник сладко дремал, все детали следственного ремесла были ему неинтересны, да он в них, если честно, разбирался слабо. Для Арнольда Николаевича его теперешняя должность была лишь очередной строкой в личном деле, и ничего больше, в мечтах он метил гораздо выше.
— Допустим, одежда нашлась, что это нам даёт?
— Одежда — это уже ниточка, от места находки и следует плясать дальше. А одежду — на экспертизу. Ну, я думаю, азам тебя учить не стоит. В этом деле одно преступление может прикрывать другое. Вызови жильцов — допроси по всей форме, под протокол.
После этих слов зашевелился в своём кресле Арнольдик:
— Может не стоит беспокоить заместителя префекта? — вкрадчиво произнёс он. — Да и супруга у него — дама не из последних.
— Хорошо, — неожиданно легко согласился Денисов, — Тогда сам сходишь, поговоришь, так сказать, в неформальной обстановке. Так оно, пожалуй, будет даже лучше — заодно невзначай присмотрись к дверям и окнам на предмет проникновения в квартиру. Свежий, незамутнённый взгляд всегда полезен. Если что заметил — вызывай криминалистов. И не забудь про главное — психиатрическая экспертиза фигурантки. Нам надо знать всё о её голове. Когда, где и насколько глубока потеря памяти, есть ли шанс на восстановление.
— Вы закончили? — изрёк Арнольд, видимо ему до смерти надоели эти двое, что беседовали в его начальственном кабинете. — Вообще, стоит ли следствию заниматься розыском, есть же специальные структуры. Тем более, если девчонка несовершеннолетняя, отдадим её Варе, участковому инспектору по делам несовершеннолетних, пусть не даром ест свой хлеб.
— Вы забываете, — под холодным тоном Денисова скрывалось лютое бешенство, видимо они уже схлёстывались на эту тему, — Что у нас зарегистрировано заявление от жильцов о незаконном проникновении в квартиру. По этому факту открыто производство. Вот если Вы, Арнольд Николаевич, уговорите заместителя префекта забрать заявление — так и поступим. А пока — дело наше. Мы пришли к выводу о несовершеннолетии девушки, исходя сугубо из субъективных фактов, нужна экспертиза, а до этого связываться с участковым ПДН не стоит. К тому же это дело — хорошая практика для лейтенанта Конюшкина.
— Так-то оно так, ну да ладно. — вздохнул Арнольдик и, обратив начальственный взор в сторону Конюшкина, спросил. — Всё ясно?
Павел только кивнул, как услышал:
— Все свободны, и сразу принимайтесь за дело.
По пути в кабинет Денисов продолжал наставлять Павла, словно боясь, упустить что-то важное:
— Не забудь, девушка не ела ничего со вчерашнего дня. Я, думаю, не обеднеешь, если купишь ей что-нибудь пожевать.
— Обижаете, Сергей Степанович.
— Подай запрос на розыск, фотографии возьмёшь в моём ноуте, Да, заодно и ознакомишься с записью ночного допроса.
Они уже входили в кабинет Денисова.
— И долго её не маринуй. Как закончишь формальные процессуальные действия — определи её в спецприёмник. Я — отсыпаться после дежурства, как говориться — просьба не беспокоить. Все вопросы — завтра. Да, и чтобы наши орлы на вас не пялились кобелиными взглядами и не навязывались в добровольные помощники, у них и так работы по горло, разрешаю в моё отсутствие использовать мой кабинет.
Надо ли говорить, после последней фразы Павел Конюшкин был на седьмом небе от счастья.
Складно излагал Денисов, да только пошло всё у Павла наперекосяк. И кабинет отдельный, начальственный, и стол важный, да всё не то! Сидит напротив него зеленоглазая бестия, сверкает длиннющими ногами, взгляд от которых отвести невозможно, смотрит на него с лукавой полуулыбкой, словно знает, какой Паша следующий вопрос задавать будет. Всю науку он забыл от взгляда этой нимфы, от свободно струящихся каштановых волос, от задорных ямочек на щёках. Когда говорил — запинался, вопросы задавал невпопад, глупо пытался подражать Денисову, да только колос дрожал и к ужасу своему осознавал, что краснеет. Эх, следователь: не следак, а красна девица прямо.
Павел Конюшкин осознал, что пропал, ещё там, в комнате досуга, как только она подняла на него свои малахитовые глаза, оторвав свой взгляд от телевизора. С тех пор как Павел стал осознавать себя как мужчина, он ненавидел себя как блондина. Он думал, что кобелиная внешность не дают разглядеть его сущность. Девушками он не интересовался, но девушки интересовались им, да так, что спасу не было. Обладая от природы добродушным нравом, он не мог устоять против агрессивного напора очередной красавицы, и каждый раз дело едва не заканчивалось ЗАГСом. Только отчаянные усилия родителей в последний момент спасали сыночка от цепких коготков хищницы. И это при том, что ни сладкого волнения, ни учащенного сердцебиения Паша не ведал. До своих двадцати пяти сильные чувства им были ни испытаны и неизведаны, сердце молчало.
И вот оно ожило, да так, что вспыхнуло, обожгло душу, опалило внутренности. А ведь раннее утро ничего подобного не предвещало. Он тщательно изучил дело, внимательно прослушал аудиозапись допроса, составил стратегию ведения дела и продуманный план первого допроса. И вот всё теперь летело в тартарары. Все вопросы разбивались о мягкую полуулыбку и стену непонимания, через которую ему никак не удавалось пробиться. А ведь было видно, что девушка недавно испытала большое горе и отчаянно нуждается в помощи. Но как подступиться, Конюшкин решительно себе не представлял.
— Скажите, мадемуазель, — почему-то, он сам не понимал почему, но называл потеряшку этим вышедшим из употребления обращением, — У вас горе, как вам помочь? Не бойтесь. Это наша работа.