Часто, облюбовав пейзаж, я решаю туда прийти, а потом не сбывается, но тут приготовив обед, я взяла треногу, пастель, картонку, и в сопровождении Алексея отправилась на угол рисовать море с мечетью.
Он установил мне треногу, и ушел.
Два турка, молодой и постарше, сидели на противоположном углу на стульях и наблюдали за нами.
Эти люди, сидящие на обыкновенных, вынесенных из дома стульях, расположенных на узких тротуарчиках, придавали городу какую-то домашнюю уютность.
Постарше, высушенный на солнце, в марте месяце выглядел так, как будто зимы и не было, а было вечное лето. Впрочем, он не так просто сидел, а был при деле, может быть, зазывал в магазин, может быть, помогал разгружать товар, в общем, сидел и ждал, когда он понадобится, а теперь смотрел, что у меня получится.
Он постепенно пришел в состоянии совершенно детского восхищения, наблюдая, как на бумаге возникает привычный, примелькавшийся и, оказывается, необыкновенный вид.
И скромный мой пейзажик вызывал у него ощущение причастности к чему-то необычному.
Разговаривать, мы, естественно, не могли, но он изредка подходил, тихо и преданно стоял рядом, и пару раз все же жестами объяснил свое восхищение.
Мне мешали машины, они трудно разъезжались на узенькой уличке, стремительно падавшей вдоль древней, построенной еще римлянами, щербатой стены, прямо к морю, но кромки прибоя видно не было, его заслоняли строения.
Одна машина проехала очень близко, я потеснилась и задела треногу, ноги которой я не закрепила, они сомкнулись, и все рухнуло на тротуар,
Порыв ветра подхватил лист с рисунком и потащил, играя, вдоль стены, я кинулась его ловить, потом устанавливать треногу обратно, потом собирать рассыпавшиеся мелки.
Мой фанат как раз в это момент покинул меня, но увидев, что я терплю бедствие, кинулся мне помогать, и мы в четыре руки собирали пачкающиеся цветные палочки и складывали их.
Часа полтора я простояла, устала, еще и бедствие пережила, и начала собираться, не дожидаясь мужа. Складывала мелки в коробочки, и лист убрала в сумку.
А тут к моему фанату подошел знакомый, они о чем-то оживленно беседовали, а потом поклонник вынул мой рисунок из сумки и показал ему горделиво, как будто сам изобразил.
Я разинула рот:
Ну, прост, как сибирский валенок! Вынуть вещь из чужой сумки!
Но с другой стороны, а что Валенок мог сделать? Спросить разрешения он ведь не мог? А показать хотелось.
Тут прибежал Алексей и, ни вникая ни в какие тонкости моих взаимоотношений с закопченным турком, быстренько сложил треногу, перекинул через плечо, схватил сумку, и мы ушли.
Уходя, я все же попрощалась с Валенком, подняла ладошку в знак того, что оценила его помощь.
Как это часто бывает с красивыми видами, он получился не очень-то выразительным.
Арина, болезнь и карты.
Арина болеет, развлечений мало.
Я готовлю обед, и мы играем в карты.
В дурака и джин
В тот день, не помню, какой по счету от начала болезни, мне везло.
У меня все время приключались джины.
Я выиграла раз, другой...
- Все! - закричала внучка. - Будем играть до той поры, пока я не выиграю!
И тут началось.
Мне карта валом валила, самые невероятные комбинации сходились, если нужен был пиковый валет, приходил пиковый валет, закрывал дыру в стрите, и образовывался джин.
Я выиграла третий, четвертый, пятый раз.
Хотела проиграть, скидывала возможные комбинации, тянула и не объявляла джин, но все напрасно, ничего не получалось.
Арина выиграла только на девятый раз.
Уф, можно было отдохнуть.
Зато на следующий день ситуация повторилась с точностью наоборот: я проигрывала партию за партией, а карта шла к Арине. Но с возрастом что-то все же приходит, я сдалась на пятый раз.
Наверное, еще раз среда
Купол на фоне моря я нарисовала, но теперь на очереди была мечеть, на которой возвышался купол.
Мечеть была ограждена высоким забором, сложенным из серого камня, такого же, как и само здание.
Я постояла у полукруглой арки, входа во двор, но зайти в огражденное пространство так и не решилась. А вдруг меня, как неверную, закидают камнями?
Постелила на холодную каменную скамью картонки и все, что нашла в сумке, в том числе и крышку от коробки пастели, присела и начала трудиться.
Подошли двое: женщина молодая, светловолосая, вполне обаятельная, а мужчина мрачный тип, брови сдвинуты, вид полный самомнения.
Женщина заговорила по-русски, оказалась из глубинки России, я такого города и не знаю. Звали ее Ольга.
Он мрачно посмотрел на мое произведение. Явно недовольный, что мы что-то между собой говорим, может быть о нем, а он не понимает.
Я спросила, можно ли мне зайти, чтобы порисовать поближе, и Ольга перевела мужу вопрос.
Он посоветовал не входить, так безопасней, и они удалились, войдя в ворота ограды.
Я смотрела им вслед и думала.