Только вышел Алиев, зашел Серегин. Присел столу, поправил усы.
– По лицу вижу, с доброй вестью пришли, – обратился к нему майор.
– Вы как в зеркало посмотрели, весть действительно хорошая. Сержант Бондаренко возвратился. Помните, мы его посылали с донесением в штаб армии?
– Помню, как же. Студент Бауманского училища.
– С ним был рядовой Иванов. На самой линии фронта их обнаружили немцы, открыли по ним стрельбу. Бондаренко отстреливался, дав возможность Иванову перейти линию фронта. Самого его тяжело раненного немцы забрали в плен. Освободил его Охрим.
– Это хорошо, что он вернулся, – отлично знает немецкий язык. Только почему немцы ему жизнь даровали? Постойте, постойте! Охрим его освободил? А ну-ка позовите поскорее Бондаренко. В этой истории не должно быть белых пятен.
Бондаренко подробно рассказал, что с ним случилось. Немцы издевались, били. Смерть казалась величайшим благом. Чтобы положить конец мучениям, он заявил на очередном допросе, что сражался в отряде Млынского и гордится этим. Думал, что после такого заявления его тут же расстреляют, но, к его удивлению, гитлеровцы не только прекратили избиения, но даже стали лечить, сносно кормить.
"Если бы мы отпустили тебя, что бы ты делал?" – спросил как-то лейтенант, которого специально приставили ко мне, немец. "Нашел бы отряд Млынского, чтобы продолжать борьбу с вами", – не задумываясь, ответил я, понимая, что живым из плена мне все равно не уйти: гитлеровцы, как я убедился, все равно всех пленных рано или поздно уничтожают. Это мое заявление не только не вызвало ярости, но, как мне показалось, даже понравилось лейтенанту. У меня возникла мысль, что гитлеровцы задумали меня завербовать и послать в отряд как своего агента. Ничего подобного. Даже никаких намеков на сотрудничество. Вскоре мне сказали, что я практически здоров и должен ходить на погрузку леса. Ходил, а сам подумывал, как бы бежать. И такая возможность подвернулась. Благодаря Охриму. Он уложил охранявших нас полицаев, освободил девять человек. Решили уйти к партизанам, но никто не знал, где их искать. Тогда я сказал, что знаю примерное местонахождение нашего отряда, назвал вашу фамилию. Охрим и другие обрадовались. Я и повел.
Млынскому стало ясно, почему гестаповцы сохранили Бондаренко жизнь, почему послали на погрузку леса. Хитро задумано!..
– Отдыхайте, сержант. Вы заслужили отдых. А Иванову удалось перейти линию фронта? Вы уверены в этом?
– Твердой уверенности нет.
Когда Бондаренко ушел, майор спросил Серегина, какого он мнения об Охриме.
Серегин пожал плечами.
– Откровенно говоря, я еще не разобрался в нем. Не знаю, что и сказать. У нас есть пословица: "Черного кобеля не отмоешь добела". Она подходит к Охриму. Все-таки служил в полиции, да еще старшим следователем. Как бы он сейчас ни старался, этот черный период его жизни не выбросишь из его биографии. Наши ребята узнают, у многих, если не у всех, на душе горький осадок останется.
– Это верно, если человек предатель, но Охрим утверждает, что в полицию он поступил по заданию секретаря подпольного горкома партии.
– Сказать все можно, язык без костей.
– Поживем – увидим. – Млынский улыбнулся и протянул Серегину записку Самойлова.
Тот читал, не скрывая своего удивления.
– Товарищ майор, я совсем запутался!
– Записка настоящая. Ей верить можно.
– Значит, Охрим…
– Совершенно верно, Охрим – наш человек. Немцы задумали против нас каверзу. У нас хорошая возможность "поиграть" с гестаповцами. Вы беседовали с теми, кого по указанию гестапо освободил Охрим?
– Да. Бондаренко, конечно, не вызывает никаких сомнений. Давно его знаю, и с наилучшей стороны. Понравился мне Октай, азербайджанец. Говорит, коммунист, партбилет сдал командиру, когда шел на задание. А как сейчас проверишь? Но чувствую, наш человек.
– Охрим его тоже хвалит. Может, подойдет в адъютанты ко мне? Давай посмотрим? Проверим одновременно.
– Хорошо, – ответил Серегин.
– Какое настроение у бойцов? – поинтересовался Млынский.
– Отличное. Люди отдохнули, привели в порядок одежду, оружие. Правда, они хотят знать, что делается на фронте, получать письма от родных, близких.
– Желание естественное. Со временем и эти проблемы решим. Не все сразу… Да, как с радиоприемником?
– Обещают скоро наладить.
– Поторопите, через три дня праздник.
– Будет сделано, – заверил Серегин.
За беседой незаметно прошло время. Стемнело. В комнату вошел Мишутка. Он зажег лампу, поставил на стол котелки с пшенной кашей, налил в кружки кипяток, уселся на топчан, сказал:
– Ешьте, а то все остынет.
– А ты почему не ешь? – спросил Млынский.
– Я во как наелся с матросами, – весело ответил Мишутка и для наглядности провел пальцем по горлу. А потом соскочил с топчана, подошел к столу и тихо спросил: – Папа, почему так долго не приходит тетя Зина? Может, ее немцы убили?
Млынский обнял Мишутку за худенькие плечики.
– Не беспокойся, сынок. Тетя Зина скоро вернется. Сбегай-ка еще за кипятком и ложись спать.
Когда Мишутка выпорхнул из комнаты, тревожно сказал Серегину:
– Может, действительно, что случилось? Может, Зиночку и деда Матвея захватили гитлеровцы? Сейчас же пошлите двух бойцов, как условились с Матвеем Егоровичем, к нему в поселок. Если там не окажется, пусть проберутся к озеру.
Вошел Алиев.
– Товарищ майор! Боевые группы сформированы, обеспечены боеприпасами и готовы идти на задание в любую минуту.
Млынский достал из планшета список личного состава отряда, другие документы, передал политруку.
– До нашего возвращения вы остаетесь за командира отряда. Следите за безопасностью базы. Под своим контролем держите подготовку к празднику.
– Праздник будет хороший, если, разумеется, вы благополучно вернетесь.
– А мы умирать не собираемся. У нас впереди уйма непочатых дел, – шутливо ответил Млынский.
Боевые группы вышли из лагеря на зорьке. К рассвету следующего дня подошли к исходному рубежу. Группа под командованием Серегина пошла в направлении железной дороги – она имела задание взорвать мост. Группа, которую возглавил Млынский, глубоким оврагом незаметно пробралась к огороженному высоким дощатым забором поселку, занятому гитлеровской воинской частью, и залегла поблизости в кустарнике.
Семен Бондаренко в штатской одежде, с повязкой полицая на рукаве, вышел на дорогу и уверенно зашагал к воротам, где стоял часовой.
– Хенде хох!
Семен послушно остановился и по-немецки сказал:
– Я полицейский, несу срочный пакет оберштурмфюреру господину Мольтке! – и показал заклеенный пакет.
– Гей цу мир!
Бондаренко медленно подошел к часовому, вручил пакет.
Было еще темно, и часовой, силясь разобрать адрес, вошел в освещенную проходную.
Как только он отвернулся, Семен всадил финку ему под левую лопатку, сдернул автомат с упавшего и хрипевшего часового, выскочил к воротам, дал знак товарищам.
Зорко наблюдавшие за ним бойцы через минуту были уже у проходной.
– Бондаренко и Октаю взять проходную и ворота под наблюдение, остальные за мной! – скомандовал майор.
Далее все шло по плану.
Взвод лейтенанта Кирсанова направился к штабу, мичман Вакуленчук повел матросов снять часовых у складов, остальные во главе с Млынским атаковали казарму. Действия бойцов были стремительны: в окна полетели гранаты, пытавшихся выбежать из казармы эсэсовцев скосили автоматными очередями.
Приказав подобрать раненых бойцов, Млынский повел свою группу к складам. Матросы задание выполнили. Оставалось сбить замки и по-хозяйски определить, что и сколько взять.
"Добра горы, а на себе много ли унесешь?" – думал майор. Очень жалко было ему оставлять трофеи, да что поделаешь.
– Товарищ командир, за складскими помещениями обнаружено пять крытых грузовых машин, – доложил подбежавший боец. – Что с ними делать прикажете?