– Да, да, сынок, иди, – сказал Млынский, поняв, что не радостные вести принес дед. Сам закрыл за мальчиком дверь. – Ну, Матвей Егорович?..
– Вожжами бы Матвея Егорыча! Проваландались у озера, и хрицы налетели с собаками…
Дед рассказал, что произошло у. озера, что ему говорили оставшиеся в живых партизаны из группы Петра Наливайко.
– Докторша молодцом отбивалась, да будто ее заполонили, – закончил удрученно Матвей Егорович. Свернул козью ножку, затянулся, глухо добавил: – И Настеньку мою хрицы… На яблоньке… Сама посадила, когда сынка бог дал… Неужто, товарищ командир, отлеживаться тут будем? Бить их, нелюдей, осквернителей земли русской!..
– Для этого и в кулак собрались, Матвей Егорович. – И к Алиеву и Серегину: – Значит, как условились, завтра докладываете свои соображения об акции против гестапо и полиции. Может, и Зиночка еще жива…
Рано утром к Млынскому пришел Октай.
– Товарищ командир, разговор есть.
– Слушаю.
– Я об Охриме. Чего-либо подозрительного я за ним не замечал. Оговаривать не буду. Да только он решительно мне не нравится.
– Почему?
– Сам не знаю.
– Но какие-то основания у вас должны быть? Он что – интересовался чем? Выпытывал у вас что?
– Не скажу, что интересовался, тем более выпытывал. Он о зверствах фашистов рассказывает.
Млынский ткнул сигарету в пепельницу, затушил ее.
– Вы говорите, Охрим подозрительный. Только я не пойму, что подозрительного в нем из того, что вы рассказали. Может, чего не договариваете?
– Понимаете, товарищ майор, чувствую, что человек этот не тот, за которого он себя выдает, – за раскаявшегося полицая, а объяснить не могу.
– Чтобы сделать вывод о человеке, тем более когда заподозрили его в чем-то нехорошем, антигосударственном, согласитесь, одних чувств недостаточно. Нужны бесспорные доказательства. Если Охрим кажется вам чем-то подозрительным, не спешите с выводами, присмотритесь. И условимся: никаких самостоятельных действий, никаких допросов ему не устраивайте. Заметите что-то серьезное, сразу ко мне в любое время дня и ночи. Именно ко мне. Поняли? А сейчас позовите Шмиля. Разумеется, я не собираюсь передавать ему наш разговор.
– Слушаюсь!
Октай разыскал Шмиля. Не особенно любезно сказал:
– Майор вызывает.
– Зачем?
– О своих действиях майор мне не докладывает. Поторопись.
Млынский встретил Охрима радушно, угостил сигаретами.
– Как чувствуете себя в отряде?
– Грустно, когда не можешь сказать людям, что ты свой, советский. Кое-кто видит во мне прежде всего старшего следователя полиции. Вот Октай сейчас, как на врага, взглянул, когда ваше приказание передавал. А так со своими-то куда легче, чем с полицаями да гестаповцами. Радостней на душе стало. По детям вот сильно тоскую.
– Мы все страдаем этой пока неизлечимой болезнью.
– У меня новости, товарищ командир.
– Докладывайте.
Охрим подробно рассказал о встрече с "Иваном".
– Нервишки сдали у гестаповского резидента, – сделал вывод Млынский. – Это на руку нам с вами. Все, что нужно, мы предусмотрим, но и вы не будьте беспечны. Будьте бдительны, осторожны. Схватка предстоит опасная.
Млынский медленно зашагал по комнате – в последнее время он всегда ходил, когда обдумывал сложные вопросы.
– Скажите откровенно, Охрим, – наконец заговорил Млынский. – Вы могли бы незаметно провести в город группу наших людей?
– Можно оно можно, только очень тяжко.
– Знаю, нелегко, поэтому и советуюсь.
– Рискованно, – пояснил Охрим. – Но ежели все хорошо обмозговать, пожалуй, можно. Готов пойти на это задание.
– Отлично! Тогда слушайте. С чем не согласны, скажите честно. "Иван" знает, что именно вам гестапо поручило выманить меня из леса и привести в город? Знает. Определенно, гестапо предусмотрело и другой вариант: мол, Млынский из осторожности сперва может послать с вами в город несколько надежных людей. Ну, хотя бы для того, чтобы проверить, что жена и сын действительно находятся в городе по указанному в письме жены адресу. Гестапо – серьезный противник. Вы проведете в город группу наших разведчиков. Конечно, мы все тщательно продумаем. Продумать надо, как все объяснить и тому же "Ивану", а главное Зауеру и Шмидту, к которым вы обязательно должны явиться.
Млынский достал из планшета план города, разложил на столе.
– С какой стороны легче проникнуть?
– С южной, конечно.
– Почему?
Охрим, пользуясь карандашом, как указкой, стал пояснять:
– С севера и запада город подпирают леса. Немцы страх как боятся партизан, поэтому усиленно контролируют все дороги и тропки с этих сторон. С юга и востока город межует с пахотными полями, колхозными. Здесь дороги охраняются полицаями. С ними общий язык я найду. Недаром же я оставил Петренко ключ от своего сейфа: там есть убедительные для него доказательства преданности ему. Сделал это я по совету товарища Самойлова.