— Туз к масти! Дорожкин у дизеля будет вроде Петра Первого, а вы, мин герц, первым министром. Имя и фамилия подходящие: Александр Меньшиков.
Кстати, где сейчас Виктор Дзюба? Чем занимается наш ротный изобретатель? Может быть, чемодан готовит?
— Ефрейтор Дзюба! — слышится за дверью голос Анисимова.
Дорожкин приоткрывает дверь, высовывает круглую, не по росту маленькую голову.
— Нет его, однако. А зачем он?
— Письмо ему.
— Давай передам.
— Заказное письмо-то, вот какое дело. Побыстрее надо вручить.
— Тогда в казарме ищи.
Прежде чем спуститься по лестнице, Анисимов с минуту неподвижно стоит на бугре, всматриваясь в прозрачно-дымчатую даль. Он глубоко вдыхает воздух, освеженный морозцем, который слегка подсушил землю. Мокрый снег падал весь день и тут же таял. Теперь он лишь кое-где лежал кусочками ваты — до новой оттепели. Влажный песок покрывался тонкой, похрустывающей под ногами корочкой.
Ефрейтора Дзюбу Анисимов застает в одном из классов. Тихонько насвистывая «Вот солдаты идут…», ефрейтор монтирует электрифицированную схему устройства двигателя.
— Ну как, начальник главпочтамта, неплохо получается? — подмигивает он Анисимову.
— Хорошо… Только напрасно стараетесь.
— То есть как это напрасно?
— Вы же все равно в запас увольняетесь, вот какое дело.
— Ну это вы бросьте мне агитацию! Дзюба уволится — другие останутся. Пусть вспоминают Дзюбу. Служил, мол, в роте такой неуравновешенный изобретатель. Разве плохо, когда тебя добрым словом помянут?
— Неплохо, известное дело…
— Письмишка нет, случаем?
— Есть, заказное…
— Так чего ж ты канитель тянешь? Давай-ка сюда!
Анисимов достает из кармана письмо, усмехается:
— Поплясать надо бы, вот какое дело. Письмо-то заказное.
— Сербиянку хочешь?
— Можно и сербиянку.
Раскинув руки в стороны и аккомпанируя себе на губах, Дзюба делает круг, второй. Он даже пропел немного, чтобы полностью рассчитаться за письмо:
Считая, что расплата произведена на совесть, протягивает руку.
— Давай!
Письмо пришло с целинных земель от брата. Пробегает Дзюба глазами по строчкам, а уголки губ вздрагивают от удовольствия, — видно, хорошее письмо. Нет-нет да взглянет адресат на письмоносца и, как будто тот знает содержание написанного, говорит ему с восхищением:
— Видал, какой у меня брательник? Ну и Венька! Вот злодей!
Только дочитывая письмо, нахмурился ефрейтор Дзюба, задумался.
— Что пишет Вениамин? — спрашивает Анисимов.
— У Вениамина все в порядке. К правительственной награде представлен, разбойник.
Так и не сказал Дзюба, что написано в конце письма. А написано там было вот что:
«Не знаю, Виктор, как воспитала тебя армия, но боюсь, как бы после увольнения в запас не задурил ты снова. Поэтому настаиваю: как только демобилизуешься, сразу приезжай ко мне. Поверь, что целина для тебя будет хорошим продолжением армейской закалки. Люди нам здесь нужны позарез. Хочешь — за руль машины, хочешь — за рычаги трактора. Работа найдется по душе. Зимою будем вместе ремонтировать машины, жить будем вместе. Приезжай, Виктор! Если же надумаешь остаться на сверхсрочную — тоже благословляю. Но сомневаюсь: согласится ли командование? Ведь у тебя, насколько мне известно, и в армии дисциплина прихрамывает на обе ноги…»
Долго не мог заснуть в эту ночь ефрейтор Дзюба. Ворочался на соломенном матраце, ерошил буйную шевелюру. Здорово подковырнул Венька: «Согласится ли командование?» У Веньки, конечно, были все основания так говорить. Как зарекомендовал себя Виктор Дзюба в полку? С самой плохой стороны. А на изобретениях далеко не уедешь… Три года был разгильдяем, а потом установил насосик и всех умилил. «Ах, ах, оставайся, Виктор Иванович, на сверхсрочную». Раньше надо было думать! А что было раньше? Самовольные отлучки, ухарство, калымничанье во время рейсов, выпивки… Гауптвахта, отправка в отдаленную роту — на исправление…
А еще раньше что было? После того как погиб отец и умерла мать, околачивался около магазинов и кинотеатров, забирался в карманы разных растяп. Что могла сделать тетя Фрося, приютившая сирот? У нее работа на фабрике, свои дети — за всем не усмотришь, не разорвешься.