— Будьте уверены, товарищи, — продолжал он, — мы не потеряем волшебного ключика. Едем мы, как поется в песне, на работу жаркую, на дела хорошие. Не подкачаем. А вы тут боевую технику еще крепче седлайте, да за небом хорошенько посматривайте, чтобы нам спокойнее работалось. Все, товарищи!
Взволнованно махнул рукой, спрыгнул со сцены. И тут подвернулся ему его преемник по комсомольским делам младший сержант Николай Ветохин. Обнял его Савицкий, расцеловал:
— Ну, смотри тут, Коля, моих ошибок не повторяй, почаще со старшими советуйся.
— Не беспокойся, Гена, все будет в порядке, — обещает новый секретарь.
Оба смеются, и у обоих глаза становятся влажными. Отчего бы это?
— Товарищи, машина у парадного! — раздается голос Магомеджанова.
По случаю торжественных проводов шофер подкатил машину к самой казарме. И вот последние солдатские рукопожатия, торопливый обмен адресами, теплые напутственные слова. Стуча чемоданами о борта машины, в кузов вместе с другими забирается и сержант Савицкий. До свидания, Малые Сосенки!
В кабину рядом с водителем садится лейтенант Гарусов. Ему поручено сопровождать увольняемых. Мотор нетерпеливо ворчит, дрожит радиатор.
Прежде чем захлопнуть дверцу кабины, Гарусов спрашивает у майора Лыкова:
— Можно отчаливать?
— Счастливый путь! — разрешает тот.
Машина трогается с места, разворачивается к раскрытым воротам. И уезжающие и провожающие машут руками, кричат что-то. Женщины вышли из офицерских домиков на крылечки, тоже машут.
Когда машина скрывается за корявыми соснами, солдаты постепенно расходятся. Посередине двора остаются двое — командир роты и его заместитель по политчасти. Яков Миронович, помахав шапкой вслед уехавшим, тотчас снова надел ее — насморк никак не прекращается. А Званцев продолжает стоять с непокрытой головой. Снежинки, запутавшись в его волосах, долго не тают…
Вполголоса, словно разговаривая с самим собой, отвечая на свои мысли, Лыков запел:
Так же неожиданно оборвал песню, рассмеялся невесело:
— Улетели, Кузьмич, наши перелетные птицы…
— Только не в чужие края, — заметил Алексей. Он стоял, даже не пошевельнувшись. — Мы с ними, Яков Миронович, в одном краю остаемся — в родном советском краю.
— Существенная поправка!.. Ну что же, Кузьмич, жизнь продолжается, и служба продолжается.
— Да, продолжается.
Мелкий снег — не хлопьями, а кристаллами — продолжал сыпаться из полупрозрачных туч, насквозь пронизанных светом. Казалось, что вот-вот должны осесть на землю искрящиеся в воздухе последние блестки, и тогда заиграет над Малыми Сосенками, над всем миром по-настоящему ясный солнечный день.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ЧЕЛОВЕК РОДИЛСЯ
По первому декабрьскому снежку в гарнизон прикатил еще один новичок по имени Кузьма. Поселился он в одном из офицерских домиков, точнее в квартире Званцевых.
Сколько радостных забот, какое суетливое оживление принес он с собою, в особенности для женщин! Ревнивым, настороженным глазом следила Тамара, как возятся с ним соседки, готовая в любую минуту лишить их этого удовольствия.
На озабоченные взгляды Тамары и ее предупреждающие движения Марья Ивановна хохотала и, меняя пеленки, звонко шлепала Кузьму по мягкому месту.
— А мы не боимся ничего! — отвечала она Тамаре, призывая в соучастники самого Кузьму и к нему обращаясь. — Правда, лапушка моя хорошая? Мы крепкие, мы сильные! Вот так сожмем кулачищи, вот так! Милые мои, да разве повредишь такого здоровенного мужчину? Невозможное это дело!..
Каждая из женщин гарнизона считала своим долгом проявить к «здоровенному мужчине» внимание — перепеленать его, подержать на руках или, в крайнем случае, хотя бы поправить на нем краешек кружевной накидки.
Мутноватыми, неопределенного цвета глазенками Кузьма безразлично взирал на белый свет. В ответ на нежные излияния женщин он лишь строил кислые гримасы и хмурился.
Светланка Лыкова, вертевшаяся, конечно, тут же, вытягивалась на цыпочки, чтобы заглянуть в лицо Кузика. Она никак не могла постичь случившегося: откуда взялся Кузик? Где раздобыла тетя Тамара удивительную живую куклу?
Алексею не разрешалось подходить близко к Кузьме — во избежание всяких неприятностей. Его отцовская нежность при наличии тяжелых лапищ казалась женщинам опасной даже для такого «богатыря», как Кузьма. Алексей не обижался на женщин за то, что они держали его на дистанции от Кузьмы.