— Какой же твой принцип? — насупился Лыков.
— Делай сам хорошо и агитируй, чтобы другие делали так же. Добрые дела тайком не делают.
— Ох и хитер ты!
Яков Миронович погрозил Алексею пальцем. Затем, проворно повернувшись к Гарусову и Фомину, в шутку пожаловался:
— Не дает мне жизни мой заместитель. Как схватимся с ним по какому-либо политическому вопросу, так он меня — раз! — и на обе лопатки.
Но и Гарусов и Фомин правильно поняли командира роты. Его жалоба воспринималась так: «Смотрите, какой у меня толковый заместитель. С таким не пропадешь!»
— Да, на лопатки он мастер класть, — сказал Фомин. — Есть силенка у старшего лейтенанта.
Однако мысленно Фомин отметил: «А насчет классности все же я одним из первых додумался!»
Свое право инициатора Фомин решил доказать делом — добиться, чтобы радиовзвод, которым он командует, первым стал классным.
От командира роты он направился в аппаратную. У радиостанции со сдвинутыми на шею наушниками сидел сержант Рыжов. Человек он был старательный, но очень уж тихий и незаметный. Командиром отделения он стал совсем недавно, после увольнения в запас старослужащих. Рядом с ним пристроился молодой солдат Борейко. Пока станция не работала, Рыжов терпеливо объяснял товарищу, как устранять помехи, переходить на запасную волну.
При появлении офицера оба встали. Ученик оказался на целую голову выше учителя.
— Где Клюшкин?
— В клубе, товарищ лейтенант, на репетиции хорового кружка, — ответил Рыжов. Уловив на лице Фомина озабоченность и нетерпение, спросил: — Вызвать?
— Да, надо вызвать. Вот Борейко сбегает.
Клюшкин прибыл немедленно. Он старался придать своему лицу твердокаменное выражение, что считал обязательным, когда вызывает командир. Но это ему плохо удавалось: глаза его так и ликовали. Лейтенант пошутил:
— Младший сержант сияет, словно только что от любимой.
Клюшкин заметил доброе расположение командира взвода и поэтому ответил шуткой:
— Так точно, товарищ лейтенант, от нее.
— Давно познакомился?
— Только сегодня.
— Хороша?
— Очень.
— Кто же она?
— Боевая песня. Замечательная песня, товарищ лейтенант! С удовольствием разучивали.
— Это хорошо, что вы новую песню разучиваете, — похвалил Фомин, — но тут вот какая песня…
Рыжов предупредительно кашлянул:
— Мы не помешаем, товарищ лейтенант?
— Нет, не помешаете. Тут дело всех касается.
Внимательно слушая офицера, Клюшкин снова сделал лицо непроницаемым. Еще бы: ведь речь шла о таком серьезном деле, как повышение классности! Однако напускной солидности хватило ему ненадолго.
— Это же замечательно! — вырвалось у него. — В лепешку разобьемся, а сделаем взвод классным! Правда, Рыжов?
— Правда, — кротко улыбнувшись, отозвался тот.
— А ваше мнение, Борейко? Сможете к Первому мая сдать на классность?
Молодой солдат, окинув взглядом аппаратную, произнес, не скрывая недовольства:
— Больно далеко до мая-то… Мы тут с сержантом Рыжовым говорили, он обещал помочь… В общем, ко дню Советской Армии хотелось бы.
— Во! Слышали, товарищ лейтенант? В лепешку разобьемся! — Уши Клюшкина становятся пунцовыми, хохолок на затылке торчит особенно воинственно. — Разрешите, товарищ лейтенант, сегодня же провести во взводе собрание комсомольской группы?
Секретарь комсомольской организации роты младший сержант Николай Ветохин не в пример Клюшкину не вспыхнул сухой соломой. Он загорался медленно и с трудом, вроде антрацита, зато накалом ровным и сильным. От его жара тогда воспламенялись и другие. Алексей хорошо изучил особенности Коли Ветохина. Поэтому он не удивился тому, что предложение объявить борьбу за досрочную сдачу экзамена на классность воспринял он внешне очень спокойно.
Разговор происходил на боевой радиолокационной станции, куда Званцев и Гарусов зашли после беседы с командиром роты. Отпустив смену в другую машину, где Дзюба объяснял устройство двигателя, Коля Ветохин один находился у приборов локатора. Станция была выключена, черные шторы на окнах, висевшие на медных колечках, сдвинуты в стороны. Полная луна, похожая на экран индикатора, врезалась в квадрат окна. Казалось, подай напряжение — и пойдет по ее круглому диску вращаться развертка. Из окна было видно и одно крыло антенны локатора, темневшее на фоне белесого неба. Еще перед окном торчали верхушки сосен. Припорошенные снегом, они были похожи на двух подружек в белых платках, ставших на цыпочки и заглядывавших с нижнего двора.