Насупив белесые брови, Коля Ветохин оборвал брата:
— Ну и кривляка!
— Почему кривляка? Я всерьез репетирую свое выступление.
— Нашел место! Выйди туда, где летом была танцплощадка, и репетируй сколько влезет.
— Можешь сам туда выйти и читать свои стихи!
Алексей остановил братьев:
— Вы оба задиристы, как молодые петухи. Не к лицу это вам. Давайте лучше вместе составлять передовую статью.
Предложение всем понравилось. Толя даже подпрыгнул, забыв перепалку с братом.
— Вот здорово!
Труд распределили по принципу «от каждого по способности»: Званцев подсказывал, какие мысли надо выразить в передовой статье. Коля Ветохин записывал их, Толя, на правах редактора, окончательно формулировал, а Яша Гуревич переписывал статью тушью на ватманскую бумагу.
Едва закончили работу, как по казарме разнесся зычный голос дневального: «Рота, приготовиться к вечерней поверке!»
Шагая к дому, Алексей пытался что-то напевать. Такое настроение всегда приходило к нему в те минуты, когда очередная важная задача становилась вполне ясна и дело оставалось за ее решением. На мотив песни «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью» он на ходу импровизировал:
ДУНЯША «ВХОДИТ В НОРМУ»
С наступлением зимы Ольга Максимовна при активном содействии Тамары нашла себе занятие «от скуки» — стала портнихой-надомницей. Заказы она брала в долговской промартели «Швейник». Они были несложные — синие рабочие комбинезоны и серые халаты. Николай Иванович сначала поворчал, потом махнул рукой: «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало».
Дуняша Березкина, продолжавшая жить у них на правах загостившейся родственницы, охотно согласилась быть у тети «на подхвате». Пришивала пуговицы, завязки, отглаживала готовое шитье. Работа помогала ей забыться, но это давалось нелегко. Временами горе, которое пряталось где-то в глубине души, вырывалось наружу. В такие минуты девушка опускала руки и произносила с тоской:
— Тетя Оля, невмоготу мне больше! Вы думаете, это хорошо — задерживать меня тут понапрасну? Отпустите обратно в Кантемировку!..
Прекращалось стрекотание швейной машины, и казалось Дуняше, что тоска зеленым дымом еще плотнее сгущается вокруг нее.
— Чудачка ты этакая, — щекой к щеке прижималась к племяннице Ольга Максимовна, — да разве я тебя задерживаю? Только ведь от самой-то себя никуда не уйдешь, не уедешь. Ты уж, родная, потерпи, что ж делать-то? Горькая ты моя головушка!
Тете Оле Дуняша была благодарна за внимание и заботу, за родственные чувства. Из уважения она не вступала с ней в спор, но в душе протестовала против ее советов терпеть и мириться со своей горькой долей. Философия Ольги Максимовны, как и сама она, в глазах Дуняши выглядела какой-то бледной и хроменькой. Не принимала девушка ее философии!
Куда охотнее вступала Дуняша в разговор с соседкой Тамарой Павловной. Та никогда не причитала над ней, словно над обреченной, не напоминала о случившемся. Правда, эта высокая, смуглая женщина с темным пушком над верхней губой не очень многословна, но ее короткие реплики и мимолетные замечания словно подталкивали в спину: «Ну, чего заупрямилась? Иди, иди, — дорога твоя только начинается».
За последнее время у Дуняши с Тамарой Павловной установилась своеобразная форма беседы — посредством Кузика. А тому что: лежит себе, лысый и мудрый, как Сократ, бесстрастно выслушивая и соседку и мать. Говорите, мол, что угодно, мне все равно.
Ненастным днем, когда над маленьким гарнизоном куролесила такая метель, что в двух шагах не видно было света белого, у Дуняши особенно сильно защемило сердце. Отложила тесемки, которые не успела пришить к халатам, поднялась, не зная, куда девать себя.
— Тетя Оля, я к Званцевым на минуточку.
— Что ж, иди, — печально и покорно вздыхает Ольга Максимовна, — с теткой-то, я знаю, не тот разговор…
Сквозь метель, от которой не открыть глаз, бежит Дуняша к соседям. В коридоре обмахивает веником ноги, стряхивает снег с шали. Войдя в квартиру, озирается: кто дома? Алексея Кузьмича, конечно, нет — на службе. В передней комнате мать Тамары подшивает валенки. Шилом прокалывает она толстый войлок, а в дырки, как заправский сапожник, продевает концы просмоленной дратвы, скрепленные жесткой и упругой свиной щетиной.