Ну и пусть не оплачивают! А книг она все-таки купит!
ЗАХАРЧУК ШУТИТ…
Как всегда, Тамара задержалась в библиотеке. Расставила по полкам книги, принесенные солдатами, подшила свежие газеты, дополнила список литературы, которую обязательно надо приобрести. Рассеянно скатывая в трубочку список, подошла к окну. Волейбольная площадка была пуста. Почему никого не видно? Вспомнила: сегодня общеротное собрание, которое решено провести не в клубе, а в «парке», на открытом воздухе. Ждать Алексея или не ждать?
Откуда-то из-за холма налетел порывистый ветерок. Он прошелестел в листве молодых березок, посаженных у казармы, качнул провисшую волейбольную сетку и, покружившись, неожиданно стих. Мусор, осевший на площадке, так и остался лежать в виде спирали.
«И меня, — подумала Тамара, — закрутило вихрем и выбросило в этих песчаных дюнах… Вот уже скоро два месяца в Малых Сосенках. Два месяца! И за все это время ни разу не съездила в город, ни разу не была на море, до которого, говорят, каких-нибудь семь-восемь километров. Осела!..»
Из парка послышался гул голосов: закончилось собрание. На дорожке показались солдаты. Одни из них спешили в казарму, чтобы до вечерней поверки написать письмо родным или почитать интересную книгу, другие направлялись к спортивным снарядам, чтобы поразмяться на перекладине или брусьях, попестовать чугунный скат из-под вагонетки, заменяющий штангу.
В канцелярию прошли Лыков и Званцев. Они о чем-то разговаривали вполголоса. «Если Алеша посмотрит в мою сторону, — загадала Тамара, — значит, все будет хорошо и грустить нет никаких оснований». Увлеченный разговором с командиром роты, Алексей не оглядывался. Неужели так и не посмотрит?
Только шагнув на первую ступеньку, Алексей оглянулся. В темпом квадрате окна библиотеки белели блузка и лицо Тамары. Алексей поднял руку, что означало: «Я скоро!»
Оживленные голоса солдат, которые слышались теперь по всему городку, веселая лампочка, вспыхнувшая над входом в канцелярию, широкая ладонь Алексея, поднятая над головой, — как, собственно, немного надо, чтобы развеять грустные мысли! И вечер уже не казался Тамаре таким унылым, как десять минут назад, и в тучке, подпаленной снизу багровым отсветом заката, не было ничего трагического. Просто симпатичная тучка, похожая на палевую косынку, невесть как зацепившуюся за вершину сосны…
— Добрый вечер, Тамара Павловна!
Человек так неожиданно появился перед окном, что Тамара невольно отшатнулась. А человек положил на подоконник руки и уперся в них подбородком. На худом, очень темном, словно прокопченном, лице необыкновенно белыми казались его зубы.
— Я напугал вас?
— Честно говоря, да. Возникли, как…
— …как леший? Извините, пожалуйста, не имел намерения вас пугать. О чем задумались?
— О разном, товарищ Захарчук…
— Погрустили немного?
— Да вы, смотрю я, мысли умеете читать! — удивилась Тамара. — А сами никогда не грустите?
— Говорят, мне это не положено.
— Что не положено? Голову вешать?
— Мне грустить, Тамара Павловна, нечего. Живу как у Христа за пазухой.
— Так уж за пазухой!
— А что мне еще надо? Марья Ивановна приходит убирать квартиру, Ольга Максимовна стирает белье, повар Желудев для меня готовит пищу, вы подбираете мне литературу — все обо мне заботятся! Подполковник Воронин — и тот на днях объявил благодарность, не знаю, за что. Не жизнь, а масленица!
Посмеиваясь, лейтенант Захарчук перечислял блага, которыми он пользуется, и хвалил свою «беззаботную» жизнь. Он явно иронизировал сам над собой, напрашиваясь на откровенный разговор. Тамара поняла это и сказала:
— Я вас понимаю, Григорий Семенович. Но скажите, чем мне помочь вам?
— Спасибо, Тамара Павловна, добрая вы душа! Ничем вы мне не поможете… Нешто снова пригласите в нахлебники! Все равно откажусь.
Недели две назад Тамара пригласила Захарчука в «нахлебники». Утром, когда она качала тугой насос колонки, Захарчук вышел из своей квартиры, которая находилась в соседнем домике, подошел, поздоровался, предложил помочь. Качая воду, он наклонился. На худой спине его сквозь гимнастерку можно было пересчитать все позвонки.
— Вы на службу? — спросила Тамара, снимая наполненное ведро.
— Да, на службу, но предварительно забегу в «ресторан» товарища Желудева.
— Хорошо готовит?
— Замечательно: пенится и шипит, на зубах скрипит… А в общем, есть можно.