На перроне перед отходом поезда Лыков предупредил Тамару:
— Так вы смотрите мне, агитаторша… Как бы та свиристелка сама не сагитировала вас. Тогда пропащее дело: последние женщины от нас разбегутся. Останемся мы на правах запорожцев…
— Не беспокойтесь, Яков Миронович, — сказала Тамара.
— Смотрите!
Поезд приходил в Ригу утром, в десять с минутами. Тамара стояла у окна вагона, и перед нею, за мелькающим каркасом железнодорожного моста, расстилалась спокойная гладь Даугавы. Маленький речной буксир с непомерно широкой трубой деловито толкал перед собой длинную баржу, груженную камнем. Навстречу ему шел речной трамвай — красивый и светлый. От буксира и от трамвая по зеркальной поверхности реки до самых берегов расходились широкие, плавные волны.
Во время своего первого посещения Риги Тамара провела в ней всего один день. Привокзальная площадь, бульвар Райниса, улица и парк имени Кирова, улица Ленина — все это мелькнуло перед ней, словно кадры кинофильма. Хороша столица Советской Латвии! «А в каком городе нам с Алешей придется жить?» — размышляла она, с завистью глядя на рижан.
В городе! У вас, уважаемая Тамара Павловна, обывательские замашки. А не хотите ли в Малые Сосенки?
Поезд замедлил ход. Мимо проплыли застекленные павильоны центрального рынка, похожие на ангары, мелькнул мостик через канал, открылась людная привокзальная площадь.
Принимай, Рига, гостя из провинции!
Против ожидания Тамара очень быстро и легко нашла дом на Школьной улице, в котором жила жена лейтенанта Захарчука. По лестнице вместе с ней поднималась невысокая блондинка лет тридцати с коричневой сумкой. Из сумки торчали длинные перья лука, пучки редиски. Между зеленью виднелось мясо, завернутое в промокшую, расползшуюся газету.
Женщина обратила внимание на незнакомку, которая присматривалась к номерам квартир.
— Вам какой номер нужен, гражданочка?
— Седьмой.
— Седьмой? — переспросила женщина. — А кого в седьмом?
— Нину Васильевну Захарчук.
— Видите, как хорошо, что мы встретились: я сестра ее, Серафима Васильевна. Вы, случаем, не оттуда, где Гриша служит?
— Да, оттуда.
— Вот здесь мы и живем… Заходите, пожалуйста. Жаль, что самой Нинки нету. Ну ничего, явится, не пропадет. Все бегает, никак не набегается…
В тоне, каким Серафима Васильевна говорила о сестре, явно сквозили и насмешливое снисхождение и легкое раздражение. Так обычно отзываются о ребятишках-проказниках, которых и надо бы наказать, да жалко.
— Она где же сейчас, ваша Нина? — осторожно спросила Тамара. — На работе, наверное?
— На какой там работе! Днем на стадионе да на водной станции пропадает, а вечером в театрах. Зря Гриша деньги присылает ей, честное слово, зря. Небось без денег скорей бы успокоилась. Избаловали мы ее, ох как избаловали!
Серафима Васильевна включила электрический чайник, приготовила салат и яичницу-глазунью, чтобы накормить гостью. Работа, спорившаяся в ее руках, не мешала ей рассказывать о своей семье, о Нине.
Нина была самой младшей из пяти сестер. Отец и мать, когда были живы, ни в чем не отказывали ей. Наряжали, как куклу, баловали. После их смерти двенадцатилетняя Нинок осталась на попечении старшей сестры, Симы, которая к тому времени была замужем. Нинок до самого замужества продолжала пользоваться правами ребенка. Освобожденная от всех домашних работ, она училась кое-как. Хорошо умела она лишь наряжаться.
— Если бы ее не баловали, — с сожалением говорила Серафима Васильевна, — из нее могло бы что-нибудь дельное получиться. Легкомысленная она — вот беда.
В квартире сестры Нине была отведена отдельная комната. За порядком в ней Нина, как видно, не очень следила: постель небрежно прикрыта белым пикейным одеялом, там и сям валяются вещи, которым не положено валяться на виду: капроновые чулки со спустившейся петелькой, носовой платок, резинки…
Остановившись у гостеприимной Серафимы Васильевны, Тамара не стала терять времени на ожидание Нины, у нее ведь столько дел… Прежде всего она притащила новый чемодан, набитый чем-то очень тяжелым.
— Кирпичи тут у вас, что ли? — шутя спросила Серафима Васильевна.
— Книги! — гордо ответила Тамара.
Потом ходила по другим магазинам, заглядывала в заветную тетрадку и ставила «птички» в бесчисленном перечне заказов.
Нина возвратилась домой поздно вечером, когда Серафима Васильевна и муж ее Иван Петрович, чаевничая, беседовали с Тамарой о том, как остепенить ветрогонку, как приучить ее к семейной жизни. Тамара с интересом взглянула на нее. Вот она какая, Нинок! Маленький вздернутый носик, капризные губки, небесной голубизны глаза, длинные крашеные ресницы — все это в сочетании с ярким одеянием напоминало куклу.