— Бедная ваша философия! А долг коммуниста и офицера для вас что-нибудь значит?
— Что долг? — пожал одним плечом Фомин. — Я выполняю его, как могу.
— А моральное удовлетворение, радость вы испытываете?
— Бросьте вы, лейтенант!.. Служба есть служба. Это ноша, которую надо тащить на плечах. Пойдемте завтра со мной на охоту — вот где и радость, и моральное удовлетворение, и азарт — что хочешь. Пойдете?
Прибытие в роту старшего лейтенанта Званцева не обрадовало Фомина: этому по долгу службы положено читать мораль. Когда Алексей впервые пришел к нему на политзанятия, он внутренне приготовился выслушивать нравоучение. Ну что ж, недостатки рассказа по теме замполит подметил правильно. На то он и политработник. Особой неловкости Фомин не чувствовал.
— Учту ваши замечания, товарищ старший лейтенант.
Задело за живое Фомина то, чему сам Званцев не придал никакого значения. В тот же день вечером к Фомину обратился рядовой Клюшкин — можно ли снять и подправить одну из схем радиостанции.
— Снимайте, — безразлично сказал Фомин. — А что там, собственно, подправлять?
— Ошибка допущена в прохождении тока. Старший лейтенант Званцев подметил.
Командир взвода живо переспросил:
— Старший лейтенант? Когда же он успел подметить?
Крепко запомнился Фомину этот случай. Как же так: сам он на занятиях по специальной подготовке неоднократно пользовался этой схемой и никаких ошибок не замечал, а Званцев только вошел в класс, взглянул на схему и сразу заметил. Вот тебе и политработник!..
Зависть ли к старшему лейтенанту Званцеву, недовольство ли самим собою или иное чувство шевельнулось в душе Фомина — в этом он сам не мог пока разобраться. Но чувство это с каждым днем росло и крепло, не давая покоя. Почему, в самом деле, не может и он быть таким же, как другие офицеры? Нудно и скучно жить на белом свете коптилкой, которая не горит, не светит, а только дымит!
Домой он шел теперь без всякого желания посетовать вместе с Маргошей на свою горькую долю. Его начинали все больше раздражать и застоявшийся кислый запах в неубранной квартире, и жена, которая лениво потягивалась на диване — помятая, непричесанная.
Вспышки его гнева Маргарита Ефимовна понимала по-своему. В изнеможении прикладывала руки ко лбу, расслабленным голосом ныла:
— На мне пришел зло срывать… Опять небось майор придирался? Или этот рябой? Загнали человека в тартарары да еще издеваются… Ничего, Леня, потерпим. Вот я про декабристов читала, их еще дальше ссылали. Что ж делать?..
— Сравнила! — не глядя на жену, буркнул Фомин и вдруг гаркнул во все горло: — Чего лежишь? Хотя бы пыль вытерла, что ли!..
Он провел пальцем по буфету, вытер палец о брюки и, плюнув, вышел из дому.
После одной из таких ссор — дело было в выходной день — вскинул он на плечо ружье и пошел куда глаза глядят — в лес, к озеру с заросшими камышом берегами. Зимою Фомин стрелял здесь зайцев, весной подбивал уток, а среди лета какая охота! Просто бродил без всякой цели.
На тропинке, тянувшейся берегом реки, показалась цепочка спортсменов в синих трусах и красных майках. Они бежали, согнув руки в локтях. Направляющим был сержант Савицкий, легкий как олень. За ним следовал Званцев.
Только сейчас Фомин вспомнил, что сегодня тренировка по кроссу. Вчера вечером Званцев напоминал ему об этом. Забыл! Эх, как нехорошо! Метнулся было в кусты, но поздно: его успели заметить.
— Охотнику физкульт-ура! — на ходу крикнул Алексей.
Фомину показалось, что все спортсмены, бежавшие вместе со старшим лейтенантом, насмешливо взглянули на него.
А майор Лыков вызовет снова на исповедь. Но страшнее всего было то одиночество, которое лейтенант Фомин почувствовал сейчас особенно остро. Как же это получилось, что остался он один, в стороне от людей?
Фомин шел, спотыкаясь, словно пьяный. Дорогу ему пересек небольшой бойкий ручеек. Посредине ручья из воды торчал позеленевший сверху камень. Прозрачная вода ударялась о него, растекалась вправо и влево, устремляясь все дальше и дальше в своем безостановочном движении. «Вот и меня жизнь так же обтекает, — подумал Фомин, — все стремятся вперед, только я, как вот этот камень, неподвижно стою на дороге…»
Нет, жить так больше он не мог!
Даже ружье забыл повесить на плечо. Нес его в руке, широко шагая по направлению к военному городку.
Не заходя на квартиру, кинулся в казарму. Там было пусто и тихо. В коридоре у маленького столика дневальный читал книгу. При появлении офицера он встал и с недоумением уставился на охотничье ружье, которое тот продолжал держать наперевес в руке.