— Где народ? — спросил Фомин.
— На тренировке, товарищ лейтенант.
«С ума, что ли, схожу? — мелькнуло в голове Фомина. — Только что видел, как бежали, а спрашиваю».
Он растерянно стоял перед дневальным, прислушиваясь к еле уловимому перестуку телеграфного ключа. Рванулся к классу и распахнул дверь. За учебным ключом сидел рядовой Чеботарев — самый слабый по успеваемости солдат его взвода. Возле него облокотился о стол Клюшкин. Он, как видно, контролировал четкость передачи и постановку руки товарища.
— Вы почему не на кроссе? — спросил Фомин.
Солдаты удивленно взглянули на своего командира взвода.
— Командир роты разрешил остаться, — ответил Клюшкин.
— Почему?
— Я, товарищ лейтенант, на лестнице оступился, нога болит, а Чеботарев… Ему приказано тренироваться по специальной подготовке.
— Вы, значит, помогаете ему?
— Так точно, помогаю.
Фомину было горько и досадно, что дополнительное занятие с Чеботаревым организовано без него, командира взвода. Обтекает тебя жизнь, товарищ лейтенант, обтекает!
По интонациям голоса, походке, движениям Маргоша привыкла безошибочно угадывать настроение Леонида. Если он входил в квартиру вялым и расслабленным, значит, на него напала хандра. В таких случаях он, не раздеваясь и даже не снимая сапог, ложился на кровать и часами молча смотрел в потолок. Если же он рывком распахивал дверь и с порога начинал бранить погоду — какая б она ни была, — то это означало, что Леонид зол на весь белый свет. Иные варианты исключались.
А сегодня он вернулся каким-то незнакомым Маргоше, присмиревшим и вроде виноватым. Став одним коленом на постель, он осторожно повесил над кроватью ружье, поправил примятое коленом одеяло, чего не делал никогда. Затем подошел к жене, которая с трудом открывала банку со шпротами.
— Оставь, Рита. Я открою потом.
— Что с тобой? — насторожилась Маргоша.
— Ничего… Дай подумать.
Расспрашивать Маргоша не решилась: вдруг вспылит Леня.
ЭКЗАМЕН
В начале августа группа операторов роты держала экзамен на классность. В числе экзаменуемых были и братья Ветохины. Анатолий, имевший третий класс, рассчитывал получить второй, а Николай, который уже был оператором второго класса, претендовал на звание первоклассного специалиста.
В день экзамена волновалась вся рота. Словно персонал госпиталя во время сложной хирургической операции, солдаты обменивались тревожно-вопрошающими взглядами, даже разговаривать старались вполголоса.
За несколько минут до заступления на дежурство первой смены к Званцеву подошел почтальон Анисимов, чем-то сильно встревоженный. Протягивая замполиту распечатанную телеграмму, сказал:
— Извините, товарищ старший лейтенант, что вскрыл. Не знаю, как и быть: сейчас им нельзя вручать такое…
Телеграмма была адресована на имя Анатолия и Николая Ветохиных. В ней сообщалось о том, что мать их сильно больна и очень хочет, может быть, перед смертью повидать сыночков.
Званцев пробежал глазами телеграмму, задумался. Что же делать? Ветохиным сейчас предстоит ответственная работа у приборов локатора. Передать им печальное сообщение — значит испортить все дело: расстроятся парни и не выдержат экзамена. Он только что разговаривал с ними. Толя и Коля мечтали о том, как обрадуется мать, когда узнает об их новых успехах по службе.
А что, если задержать телеграмму? Майор Лыков, конечно, отпустит братьев к матери, но ведь поезд будет только поздно вечером. Проездные документы можно заготовить заранее, а телеграмму солдатам вручить после экзамена.
— Вот что, товарищ Анисимов, — сказал Званцев, — пока не расстраивайте ребят. Пусть спокойно заступают на смену.
— Так же и я рассудил, товарищ старший лейтенант.
— Я сам вручу им телеграмму.
Он вчетверо свернул листок и сунул его в карман гимнастерки.
Для приема экзамена из штаба полка прибыла комиссия: подполковник Рощупкин и капитан Яценко, чистенький и свежий как огурчик. В сопровождении майора Лыкова они вышли из канцелярии, где обсуждали порядок проверки. Прикрыв глаза от солнца козырьком фуражки, подполковник посмотрел вверх. В глубине высокого неба пара реактивных истребителей пронизывала неподвижные облачка. Как нитка за иголкой, за ними тянулся легкий дымок.
— Горячая учеба у летчиков, — сказал подполковник. — А раз так, то и нашему брату достанется. Кто сейчас на двадцатке старшим оператором?
— Сержант Савицкий, — сказал Лыков.