— Выходит, и растения бывают, как люди, привередливые, — сказала Ольга Максимовна. — А какая же травка подойдет?
— Такая, которая привыкла к песчаной, сухой почве, вообще к суровым условиям.
— Ага! — обрадованно воскликнула Нина. Ее лукавая физиономия пряталась за букетом собранных на лужайке цветов. — Тамара Павловна научно доказала, что нам с Маргаритой надо поскорее уезжать из Малых Сосенок.
— Почему? — не поняла толстушка.
— Почва здесь для нас неподходящая: пески-перелески… Нам в городе больше подходит жить. Иначе засохнем.
Маргоша засмеялась:
— Я, милочка, сама видишь, высохла, как соломинка.
Поднялись на песчаный бугор, покрытый сизоватой, лоснящейся травкой с жесткими, похожими на щетину листьями. Трава эта не мялась под ступней, а сразу же поднималась, упруго топорщилась. Ноги скользили по ней, словно по навощенному полу.
— Вот это подходящий будет дерн, — сказала Тамара.
Ольга Максимовна с трудом выдернула несколько травинок, долго рассматривала их на ладони.
— Родственничков встретили? — подшутила Нина.
— Ох и злой язычок у тебя! — беззлобно отозвалась та. — Не знаю, и чего Григорий убивается по такой злючке… Право, не знаю.
Погожий, но не жаркий день, с курчавыми барашками облаков на небе, медовые запахи желтой кашки и чебреца, стрекотание кузнечиков, доносившееся неизвестно откуда, — все это напоминало Тамаре не то детство, не то полузабытый сон. Ей казалось, что был когда-то в точности такой же день. И босоногая березка, которая в радостном недоумении пошевеливала листвой, и медно-красная, словно закопченная снизу, сосна с раздвоенной вершиной, и вот этот высокий куст донника, что с любопытством наклонился над крутым оврагом, — все это она уже видела давным-давно. Вот так же шла с подругами по лесной поляне к речке, так же звенел воздух и так же беспричинно ликовала душа…
В таком же настроении были и спутницы Тамары. От избытка чувств раскрасневшаяся Маргоша затеяла играть в догонялки со Светланкой. И ничего — бегала так, что только мелькали толстые икры. Даже Ольга Максимовна словно помолодела и посветлела лицом. Захмелевшая от свежего воздуха, пропитанного запахами лета, зараженная весельем соседок, она брела по траве со слегка растрепанными волосами и, помахивая рукой, за самый кончик несла косынку, снятую с головы. Косынка тащилась по траве, сбивала с цветов пыльцу, гасила невесомо-воздушные фонарики одуванчиков.
— Петь будем! — крикнула Нина.
Тамара боялась, что Нинуха затянет какую-нибудь неподходящую песню, которая сразу нарушит очарование дня. Но у взбалмошной девчонки нашлось достаточно и такта и чутья, чтобы выбрать песню, в какой-то степени соответствующую настроению женщин:
Спутницы Нины подхватили песню, и она понеслась далеко по лесам и полям.
Для купания выбрали место на крутой излучине Вилюшки. Берег здесь был отлогий, дно чистое. Сквозь прозрачную воду на золотистом песке виднелись на дне ракушки и цветные камешки.
Немного правее излучины темнел омут, над которым берег возвышался трехметровым крутым обрывом. У противоположного берега на поверхности реки белели водяные лилии.
Пока соседки выбирали местечко для раздевания, пока они, приподняв подолы, бродили возле твердой, как асфальт, береговой кромки, Нина в купальном костюме и резиновой шапочке вбежала на обрыв, возвышавшийся над омутом. По-мальчишески вложив в рот три пальца, она пронзительно засвистела. Ольга Максимовна укоризненно покачала головой.
— Пропадай моя буйная голова! — крикнула Нина. — Пусть Грицко не тужит по мне. Раз, два, три!..
Маленькое упругое тело в черном трико ласточкой распласталось в воздухе, затем почти без брызг скрылось в воде. Проходили томительные секунды, а поверхность реки, покрытая редкими чешуйками солнечных бликов, оставалась спокойной. Только от того места, где нырнула Нина, все шире и шире расходились неторопливые круги. Когда они достигли ног Ольги Максимовны, та не выдержала и, всхлипывая, начала причитать:
— Ведь нету, родимые мои, ведь нету!.. Что же делать-то? Грех-то какой!
— Ой, люди добрые, — вторя ей, завопила Марья Ивановна, — утонула!
Тамара рассмеялась и показала в сторону противоположного берега. Там, между белыми кувшинками, торчала из воды голова в голубой резиновой шапочке.
Приложив руку к груди, Ольга Максимовна перевела дух.