Левый ус старшины Пахоменко шевельнулся.
— А вы, сомневаетесь в этом?
— Да, сомневаюсь.
— Напрасно. Кроме него, никто не мог разбить. Я лично этим делом занимался. Только Анатолий Ветохин поблизости и находился. А почему, собственно, вы сомневаетесь, товарищ старший лейтенант?
— Спрашиваете, почему? — замполит на минуту снова задумался. — Я твердо убежден, что, если бы Анатолий был виноват, он не обратился бы ко мне с просьбой расследовать всю эту историю. Тут что-то не так, Николай Иванович…
Упрямо наклонив голову, старшина твердил свое:
— Все правильно, не мог я ошибиться. А что он опровергает, то это вполне понятно: отличник, недавно классность повысил и вдруг — хулиганский поступок, взыскание от старшины роты!..
— Да, он мне так и сказал, что дорожит своей солдатской честью. Очень боится, что до матери дойдет. Она только выздоравливать начала…
— Вот видите! — торжествующе воскликнул Пахоменко. — Боится он признаться, что виноват.
Званцев отрицательно покачал головой.
— Не робкого десятка Ветохин. И честный он солдат. Поспешили вы наложить взыскание, честное слово, поспешили.
— Я, товарищ старший лейтенант, отвечаю за свои поступки! — Пахоменко поднялся сдержанно-негодующий. — Если вы считаете, что взыскание я наложил неправильно, прикажите отменить его.
— Нет, зачем же? Хочу, чтобы вы сами…
— Отменил наложенное взыскание?
— Да.
— Не могу я этого сделать.
Так и стояли они друг против друга, оба убежденные в своей правоте. В дверь постучали.
— Войдите, — разрешил старший лейтенант.
Порог кабинета перешагнул маленький, юркий солдат Шмелев. Кожа на его носу, густо забрызганном рыжими крапинками, от волнения дергалась, собиралась гармошкой.
— Товарищ старший лейтенант, — торопливо заговорил Шмелев, — разрешите обратиться к старшине Пахоменко.
— Обращайтесь.
— Товарищ старшина, разрешите доложить: стекло в машине я разбил. Так что Ветохин случайно вам под руку подвернулся. Ни за что ему два наряда вне очереди… Мне положено взыскание. Поскольку…
— Постойте, постойте, — перебил его сбитый с толку старшина, — почему же я вас не видел?
— А я за кустиками стоял. Ветохин возле самого бугра, а я подальше, за кустиками.
— Значит, решили признаться?
— Так точно.
— Зачем же вы это сделали?
— Признался-то? Я, может, и промолчал бы, товарищ старшина, если б Ветохин из-за меня не пострадал. Совесть не позволяет…
— Не о том речь. Зачем камнем в машину швырнули, спрашиваю?
— Да разве я нарочно? Ворона на суку сидела, товарищ старшина. Ну я, значит, подкрался и хотел ее из-за куста камнем ахнуть.
— Попал?
— Никак нет, улетела!
— Ну вот! А в городки играете… История с вами… Товарищ старший лейтенант, что прикажете делать?
Званцев между тем выдвинул ящик письменного стола и сосредоточенно копался в нем. Он делал вид, что разговор старшины со Шмелевым совершенно его не касается. На вопрос Пахоменко буркнул, продолжая шуршать бумагами:
— Решайте сами…
— В таком случае так, — примирительно объявил старшина, — передайте Анатолию Ветохину, что взыскание на него наложено по ошибке и я его снимаю. Ясно?
— Ясно, товарищ старшина.
— А с вами не знаю, что делать… — Старшина снова взглянул на замполита, но тот с непонятным интересом впился глазами в какой-то пожелтевший журнал. — Ограничусь замечанием, поскольку сами сознались. Хотя следовало бы всыпать: целил в ворону, попал в боевую машину…
С бумагами в ящике старший лейтенант разобрался как раз в тот момент, когда Шмелев, попросив разрешения выйти, закрыл за собой дверь. Поднялся из-за стола, прошелся по тесному кабинету. Старшина пальцем прижимал кнопку на столе, ждал от замполита упреков и торжествующего «я говорил вам!». Не дождавшись, сказал:
— Выходит, вы правы, товарищ старший лейтенант. Ошибку я допустил…
— Когда человек теряет голову, он всегда допускает ошибки, — заметил Званцев.
— Что вы имеете в виду? — насторожился Пахоменко.
— Я имею в виду… Давайте присядем, Николай Иванович, в ногах правды нет. Я имею в виду то, что вы за последнее время все больше выходите из равновесия. Говорят, раньше вы были хотя и строгим, но очень спокойным и справедливым человеком. В чем причина?
— Нет никакой причины…
Пожелтевшим от табака ногтем Пахоменко нервно вынимал все ту же кнопку, что пришпиливала угол зеленого листа бумаги на столе, и снова вдавливал ее в дерево. Званцев протянул ему раскрытую коробку «Казбека». Молча закурили. Старшина, глубоко затягиваясь, жадно сосал папиросу. Дым вырывался у него сквозь усы густыми клубами.