После беседы о советской авиации — отмечался День Воздушного Флота — солдаты начали готовиться к кроссу. Алексей, не успевший еще позавтракать, направился домой. У водоразборной колонки заметил красную косынку Тамары. Свернул с деревянного настила и прямиком зашагал к колонке.
На крылечке своего дома поставил ведра, кивнул на скамеечку:
— Посидим, Тома?
— Посидим.
Взявшись за руки, молча сидели они на крылечке.
На перила, под локоть Алексея пристроилась полосатая, как тигрица, рыжая Мурка — еще весной Званцевы завели ее для уюта. С мурлыканьем потерлась она головой о его гимнастерку и притихла. Желтые глаза ее с вертикальными щелочками зрачков уставились на воробья, который очень уж вызывающе чирикал на клумбе, огороженной белыми кирпичными зубчиками.
Погожие дни не так уж часты в Прибалтике, но сегодняшний день обещал быть солнечным и сухим. С утра пахло разогретой сосновой смолой, с колхозного поля доносился пряный и душный запах хлеба. Над клумбой, где копошился, смущая Мурку, воробьишко, кружились пчелы.
Лето было еще в разгаре, но уже замечались первые признаки увядания природы. На койках темных еловых лап не увидишь больше светлых, как свечки, молодых побегов; потускнела, потеряв свою нежность и свежесть, листва на березах. Порыжела и пожухла трава на песчаных склонах. И только красные георгины пылали под окнами пышным и ярким пламенем.
— Осень скоро, Алеша, — вздохнула Тамара.
— Ну и хорошо, — не сразу отозвался тот, — осенью все плоды поспевают…
— Это в садах и огородах. А у нас тут… Посмотри на свои сапоги.
— Сапоги как сапоги — в пыли, — нахмурился Алексей. Он подобрал под скамейку ноги и начал шарить по карманам — искать спички.
— Алеша, неужели мы не можем избавиться от этой противной пыли?
— Как от нее избавишься?..
— Он еще спрашивает! Благоустраивать надо городок. Понимаешь: бла-го-уст-ра-и-вать! Когда вокруг хорошо, и жить радостнее, работа и служба веселее идут.
— Ты Америку открываешь, Тома.
Алексей осторожно выпустил руку Тамары, погладил кошку.
— Ты опять про зеленый двор и каменные мостовые? — спросил он. Знакомые Тамаре насмешливые огоньки заиграли в его глазах.
— Про это самое. Но почему ты со мной так разговариваешь? Как будто я несмышленая девчонка…
— Девчонкой я тебя не считаю, ты скоро мамой станешь. Но рассуждаешь наивно.
— То есть?
— Солдаты заняты учебой и службой. Когда прикажешь им кирпичики очищать, дерн заготавливать?
— Сегодня. Устроить сегодня для начала воскресник!
— Не будет сегодня воскресника, Тома.
— Почему?
— Потому, что кончается на «у»… Сегодня у нас кросс по пересеченной местности и другие спортивные мероприятия.
— «Мероприятия»! — передразнила Тамара. — А благоустройство городка, по-твоему, не мероприятие? Предложи Якову Мироновичу отменить кросс и объявить вместо него воскресник.
— Послушай, Тома, — Алексей начал сердиться и, как всегда в таких случаях, говорил с Тамарой подозрительно кротким голосом. — Не находишь ли ты, что жене офицера неприлично слишком глубоко совать нос в служебные дела мужа?
Словно обожглась Тамара о колено Алексея — так поспешно и резко отстранилась. От обиды красные пятна пошли у нее по лицу. Алексей искоса взглянул на нее: губы сжаты, огромные темные глаза как раскаленные угли.
— Ну, чего уставилась? — спросил он, приминая о перила недокуренную папиросу.
— «Совать нос», «уставилась» — какая изящная словесность, товарищ политработник! Ты что же, и с солдатами такой грубиян или только с женой? Видно, не воспитали тебя в военных училищах.
— Ну, знаешь!..
Он поднялся, прошагал по крыльцу в коридор, задев по пути ведро с водой. Ведро упало набок, вода разлилась по всему крыльцу. Чертыхнулся, но на опрокинутое ведро даже не взглянул.
Позавтракали, не обменявшись ни единым словом. Так же молча Алексей поднялся из-за стола. Низко на лоб нахлобучил фуражку и вышел. Из комнаты было слышно, как особенно жалобно застонали под ним ступеньки.
К окну Тамара не подошла — пусть не думает, что она взглядом провожает его. Однако с середины комнаты посмотрела, как шел он к расположению роты, неуклюже загребая носками песок. У, какой злюка!
Стиснув спинку стула, небрежно отодвинутого Алексеем, она стояла, не видя того, что было перед ее глазами. Красная косынка сбилась с головы и держалась лишь на косах, упругим узлом закрученных на затылке. Изо всех сил Тамара внушала себе в эту минуту, что она ужасно несчастная. И жизнь ее сложилась неудачно, и любимый человек оказался грубияном и эгоистом. Разве он любит ее? Совсем не любит! Даже ни разу не оглянулся!..