— Где Тамара? Это она, комиссарша, притащила меня сюда! Умереть можно!
Не вытирая слез, Нина побежала за Тамарой — укорять и жаловаться. Пусть знает замполитша, на какие муки-страдания вытащила она Нину из Риги!
Недоумевающая Ольга Максимовна осталась одна в квартире Захарчуков. Она вздохнула и, разыскав тряпку, начала вытирать лужу на полу и собирать осколки разбитой посуды.
А Нина тем временем сидела в библиотеке на столе и на чем свет стоит бранила и Григория, и себя, и Тамару, и Малые Сосенки. Слушая ее сбивчивую, пересыпанную крепкими словечками речь, Тамара с раскаянием подумала: какие все-таки глупые люди, что из-за пустяков портят себе нервы, настроение, жизнь! И собственная ее неприятность с Алексеем показалась ей не стоящей выеденного яйца. Нине простительно — у нее такой характер, а тебе, Тамара Павловна, надо бы стыдиться. Ты педагог, воспитатель!
— Знаешь, Нина, — сказала она, — мы с тобой сегодня как сговорились: я своему тоже устроила сцену.
— Ну? — живо заинтересовалась Нина. — Так им и надо, паразитам!
И тут же, подозрительно посмотрев на Тамару, погрозила ей маленьким кулачком.
— Ой, смотри, Томка, не хитри! Думаешь развлечь? Ничего не получится. Уеду я отсюда все равно!
— Остынь сначала. У меня есть предложение, послушай. — Тамара тоже забралась на стол и уселась рядом с Ниной. — Пойдем с тобой в лес, туда, где маршрут кросса!
— Это зачем же?
— Просто так. Посмотрим, как наши будут бегать.
Предложение Нине понравилось.
— Это же интересно, Томка! Я с собой фотоаппарат захвачу. Замаскируемся в кустиках и будем тайком щелкать. Главное, мне своего недотепу с открытым ртом заснять…
«ЗАСАДА» У РУЧЬЯ
Маршрут кросса они примерно знали. Наиболее удобным местом для «засады» сочли кустарник возле моста через ручей, впадающий в Вилюшку. Нину это место привлекло тем, что здесь можно сделать чудесные снимки. Разве не интересно сфотографировать Григория в тот момент, когда он побежит по стволу березы, переброшенному через ручей вместо мостика? От нетерпения у Нины даже глаза заблестели.
Крадучись и оглядываясь, пробирались они редколесьем к переправе через ручей. От красных флажков, вспыхивавших на поворотах маршрута, бросались в стороны, как лисицы во время облавы, — не хотели, чтобы их кто-нибудь видел.
В лесу было тихо. Лишь тоненький, но звонкий голосок, доносившийся откуда-то из орешника, настойчиво требовал: «Синь-сини! Синь-сини!» Но сини, матовой глубокой сини над головой было и так вполне достаточно.
Нина, которой то мерещилась какая-то тень, метнувшаяся за кустом, то слышался подозрительный шорох, поминутно дергала подругу за платье, яростно ругалась, поцарапавшись. Крепко досталось от нее малиннику за колючки.
— Сколько этой идиотской несуразности в природе — просто умереть можно! — возмущалась она. — Для чего ягода — каждому понятно, а колючки зачем? Вот и в жизни так…
Тамара смеялась:
— Тебе хочется, чтобы жизнь была сплошной малиной?
— Известное дело!
— Не бывает так.
— Бывает у тех, кто поумнее. А мы, растяпы, сами на колючки лезем.
— Тс-с!..
Остановились за кустом боярышника, прислушались. У переправы через ручей разговаривали. Соблюдая все правила маскировки, выглянули из кустарника. Возле ручья на отпиленном комле березы сидели два солдата. Красные повязки на их рукавах и флажки в руках свидетельствовали о каких-то особых их полномочиях.
— Регулировщики? — дыша подруге в ухо, спросила Нинок.
— Помощники спортивного судьи, — уточнила Тамара.
В одном из солдат Тамара узнала своего предшественника, бывшего «заведующего библиотечным фондом» Клюшкина. После вывиха ноги он еще прихрамывал и бегать не мог. Его напарником был рядовой Васин, вечно чему-то удивляющийся.
Со всеми предосторожностями женщины залегли в кустах. Нина даже фотоаппарат приставила к глазу, но Тамара отстранила его и отрицательно покачала головой: услышат.
Клюшкин неторопливо оторвал от газеты полоску, насыпал махорки и, послюнявив краешек, начал свертывать самокрутку.
— Скоро побегут, — сказал он. — Может, закуришь?
— Нет, спасибо. В рот не беру этой гадости.
— Из-за принципа?
— Здоровье берегу.
Они помолчали. Слышно было, как говорливо журчит у их ног ручей. Клюшкин ловко выпустил колечко дыма и проследил, как оно медленно поднималось, становилось шире, теряло очертания. Продолжая, видимо, ранее начатый рассказ, Клюшкин заговорил снова: