Лыков круто повернул голову к президиуму собрания, где сидел сержант Савицкий. На худой шее командира роты наискосок туго вздулась выпуклая жилка.
— Вот что, товарищ секретарь комсомольской организации: вместе со старшиной Пахоменко составьте на каждый день разнарядочку — кто будет работать на кирпичиках и в какие часы. В соответствии с расписанием занятий, графиком дежурств и нарядов. И мне покажете. Вот так.
Тамара ликовала, встречая у развалин первый отряд. Ага, лед все-таки тронулся!
Солдаты шли строем, держа в руках нехитрые инструменты. Командовал младший сержант Николай Ветохин, шагавший несколько в сторонке. Подражая старшине Пахоменко, он подавал команды не очень громко, но внушительно. Звук «р» он тоже произносил нараспев:
— Гр-руппа… стой! На пр-ра…во! Р-равняйсь! Смир-рно!
Тамара даже удивилась: как непохож скромный и застенчивый Коля Ветохин, любитель лирических стихов, вот на этого строгого командира, воле которого беспрекословно подчиняются все солдаты! Такова уж, видно, военная служба, что любой тихоня становится здесь волевым и решительным человеком.
— Тамара Павловна! — Кончиками пальцев Коля прикоснулся к своей побелевшей на солнце пилотке. — Группа прибыла в ваше распоряжение для заготовки кирпичей.
Куда как веселее пошла работа вместе с солдатами! За несколько часов сделано было в десять раз больше, чем за все предыдущие дни.
Как будто все солдаты работают одинаково. Но если присмотреться внимательней, то можно заметить, что стиль у каждого свой. Братья Ветохины действуют расчетливо и спокойно, избегая лишних движений. Дорожкин, в могучих руках которого лом кажется не тяжелее шила, старается одним ударом отвалить половину простенка. Ефрейтор Дзюба бьет на внешний эффект, красуясь перед женщинами.
На второй день под вечер Лыков сам пожаловал к «каменному карьеру». Он даже удивился: ого, сколько заготовили строительного материала!
Коля Ветохин поспешил навстречу командиру роты, но тот лишь рукой махнул:
— Отставить доклад, сам вижу, чем занимаетесь. Молодцы!
Яков Миронович подошел к груде кирпичей, возле которой работали Марья Ивановна с Тамарой. Смущенно кашлянув, сказал негромко:
— А вы кончали б, что ли, затейницы, — без вас теперь обойдется…
— Пришел, касатик?
Этот вопрос Марья Ивановна произнесла злорадно, протяжным голосом. Он звучал у нее так: «А, попался, голубчик!»
Она поднялась с места и, сжимая в руке молоток, грозно двинулась на командира роты. В старом мужнином комбинезоне, который был ей тесен, в извести и кирпичной пыли до самых бровей, она совсем была не похожа на домашнюю Машеньку, на кроткого ангела-хранителя.
Не давая Якову Мироновичу слова сказать в ответ, она наседала на него и сыпала, как из пулемета:
— Ты думал, мы тут шуточки шутим? Нет, лапушка, мы тут работаем. А то что же это такое? Мы все ноготки посодрали, а командир роты ноль внимания! Может, ты, товарищ майор, думаешь, что мы на тачках кирпичи будем возить? Или на руках таскать? Как бы не так! Ты, касатик, машину подавай сюда! Пора кирпичи к месту определять, чтобы дело шло вкруговую: и тут заготовка и там чтобы мостить. Вот как надо!..
— Обожди, Марья, не тараторь. Обожди, говорю.
Убедившись, что по-хорошему жену не остановить, Яков Миронович гаркнул:
— Да замолчи ты!
И, обращаясь не к ней, а к Тамаре, объяснил:
— Продуктовый фургон я не дам под кирпич: за это с нас врачи шкуру сдерут. А грузовика сейчас нет. Как вернется Магомеджанов из рейса, так пришлю. Чего же волноваться?
— Не волноваться мы, Яков Миронович, не можем, — сказала Тамара. — Если уж взялись за дело, надо его до конца доводить.
— Совершенно верно, и я за это. Мы со старшиной Пахоменко трассировку произвели — где плац, где мостовая, где тротуар…
— Остальную территорию покроем дерном, чтобы двор был зеленый. Да?
— Дерном?.. — Яков Миронович немного помолчал, задумавшись. — Неугомонная у вас душа, Тамара Павловна… Ладно, все сделаем, если уж на то пошло! Вот тоже мне бациллы-возбудители!..
В тот же день Лыков по телефону сообщил командиру полка о развернувшемся в роте строительстве.
Он ожидал несусветного разноса за самоуправство, за отрыв людей от учебы и за прочие смертные грехи. Однако разговор вышел совсем иного характера, для Якова Мироновича совершенно неожиданный. Вместо пронзительного черноусовского тенорка в трубке послышался густой и неторопливый голос подполковника Рощупкина.
— Лыков? Слушаю вас.