Солнце и море. Всегда рядом, по оба плеча, словно два крыла, два извечных друга и защитника: с самого раннего детства, когда мачты рыбацких баркасов казались чудесным лесом, а запах рыбы, словно стрелка компаса, тянул на пристань, и до нынешнего дня, опалённого жарой, огнём каменной печурки и обтёсанного рассыпчатым острым песком. Чего только не было за это время – и горе, и радость, и смерть, и жизнь. Что бы ни произошло, всё постепенно обкатывалось, смягчалось медовыми лучами и солёной, живой, вечно бегущей вдаль водой, откладывалось в разуме коричневатыми, как жжёный сахар, страницами. Шрамы появлялись и зарастали, а сердце…оно почти никогда не болело, но если случалось – у Мэри был свой метод: выйти к рассвету на берег и стоять хоть до обеда, пока не придёт просветление. Правда, предупредить о своих сеансах психотерапии она обычно забывала, за что жестоко получала от собственной команды.… Мэри грустно улыбнулась. Тогда-то лишь отмахивалась, а теперь что угодно отдала бы, чтобы снова увидеть всех перед собой, вдохновлённо читающих одну и ту же нотацию. В голове почему-то встал образ Анны, милой старушки в платье с круглым воротничком. Где-то она теперь?
«Воспоминанья причиняют боль, но что же кроме нам ещё осталось» - когда-то слышала она от Энни: кажется, та читала вслух какую-то умную книжку. По-настоящему понять смысл этой цитаты удалось только теперь, прожив бесконечно долгое количество времени в одиночестве на самом краю света. Подумать только, у неё не осталось даже возраста – его она попросту забыла, потерявшись в годах, таких одинаковых здесь, в царстве вечного лета. Вот и получается, что последнее, что сохранилось – воспоминания, такие болезненные, и в то же время такие дорогие. Мэри перебирала их, как драгоценности, просматривая все, даже самые неважные, так тщательно, чтобы ничего не упустить, не забыть. Чтобы не потерять то единственное, что ещё у неё было.
Временами Мэри казалось, что она и вовсе более не существует.
Масло, слегка брызгаясь, шкворчало на нагретой сковороде. Мэри перевернула картошку и вдруг ощутила, как в по-своему сакральный момент ностальгии нагло вторгаются мысли о вчерашней ночи. Внутри поднялось пересолено-мерзкое раздражение: ну, вот как понимать такое бескрайнее свинство? Она видела подобное далеко не в первый раз, но всё равно негодовала. Со злости принялась громко звенеть тарелками, ковыряясь в шкафчиках и пытаясь выудить чистое блюдце из груды тех, что уже давно пора вымыть. Над головой кружил неизвестно как залетевший на побережье москит. Прибить бы, да неохота руки пачкать…. А вот вчера кулаки сами собой сжимались при виде поведения «пиратов», чтоб их. И вот этой обнаглевшей вконец братии она уступила моря.
Если говорить серьёзно – не она одна, конечно. Их было целое поколение: весёлых, полных жизни и жажды общения со всем огромным миром, но, как выяснилось, совершенно не готовых к серьёзному противостоянию. Не привыкли они к конкуренции – Рут оказалась слишком легкомысленна, Морган слишком нерешителен, Бартоломью и вовсе оказался предателем, а Лафит пропал невесть куда в самый ответственный момент. Каждый из них был в чём-то виновен, и потому волна бешеных, озлобленных новичков, несущих анархию, сумела прорваться. А дальше всё пошло под откос. Когда-то всё было очень просто. Они неотступно, в отличие от бестолковой молодёжи, следовали Кодексу – закону неписаному, но известному с первых дней каждому, кто вступает на путь пиратства. Его постулаты методично вбивались в голову абсолютно всем новичкам с указанием намертво заучить в точной формулировке. Команда Мэри была в этом плане образцово-показательной: даже последний полотёр на «Перелётном», ещё вчера взятый с суши и разбуженный посреди ночи живительным пинком, был способен процитировать полный свод Кодексного устава. Кто поумнее – пересказывали в алфавитном порядке.
Матрос или капитан, посмевший наплевать на древний закон, считался обыкновенно попросту слабоумным и потому опасным. Таких не жалел никто: если зелёным парням и девчонкам ещё могли простить нарушение Кодекса по незнанию, ограничившись разъяснительной работой, то нарушителей из числа морских старожилов наказывали жестоко и радикально. Подобные методы обычно очень радовали морскую живность, получающую бесплатный обед в лице неудачливых отступников из рук Мэри или её друзей, оберегающих благородство своего дела.