Нагнувшись, я поцеловал Кристину в лоб.
Она открыла глаза:
– Это еще за что?
– За то, что я от тебя без ума.
– Жесть.
– Слово не воробей.
– Да ладно. Жесть она и есть жесть. – Кристина потянулась, как кошка, – упругой струной, все конечности в единой параллели. – А насчет этого ты порешаешь?
– Насчет этого? Порешаю.
– Класс. Тогда выметайся. Мне надо еще поспать.
– Так ведь пол-одиннадцатого!
Ее глаза закрылись:
– Где-то ж должно быть пол-одиннадцатого. Всегда.
– Мудро. Запиши эти слова.
– Джон, правда. Не вынуждай меня вставать только затем, чтоб дать тебе поджопник.
На этом я ее оставил и, сбежав трусцой по пяти лестничным пролетам до первого этажа, шагнул в неимоверный простор города, живущего прямо за дверью по своим неисповедимым законам. Было в нем что-то от грандиозного поезда, потерпевшего крушение.
Остаток утра я провел на боевом посту, где сменил за тротуарным прилавком Пауло, подавая разношерстным прохожим пиццу и бутылочки «Поланд спринг». Подобное занятие отводится обычно тому, для кого даже стоять без посторонней помощи на задних конечностях – большое дело. Пауло – недавно принятый на работу чей-то племянник – был как раз из подобной породы: чудо уже то, что смекает, где на улице лево, а где право. Хотя мне-то что? Паренек добрый, приветливый: глядишь, понемногу и английский освоит. Работенку нашу я тоже, можно сказать, по-своему любил. Без мозголомства. Пицца всего двух сортов: простая и пепперони. Напиток один. И то и другое по доллару – не обсчитаешься. Даже приятно: стоишь себе на раздаче и балагуришь помаленьку с местными, облегчаешь им жизнь простотой. Когда жизнь у человека и без того сверх меры загружена, простота для него – все равно что глоток чистой прохладной воды. Подачу которой в этот обеденный час я и осуществляю – на углу Второй авеню и Четвертой улицы. Цена по доллару.
По окончании своей смены я пристроился поболтать с хозяином ресторанчика Марио и его сестрой Марией (оба родились от родителей с чувством юмора, хотя явно в годы бескормицы), под кофеек за одним из тротуарных столиков. «Адриатико» был затиснут между почтенного вида еврейской булочной и секонд-хендом с претензией на богемность, в пяти минутах ходьбы от пивнушек Сент-Маркс-плейс и легендарных погребков вроде «Максорлис». Держался этот ресторанчик стойко вот уже лет сорок, а то и больше, во многом из-за открытости содержащей его семьи ветрам перемен, какими бы шквалистыми и косыми они подчас ни были. За то время, что здесь трудились мы с Кристиной – я обслуживал столики, а она заправляла ночным баром в подвальчике, – хозяева успели сменить навес и цвет загородки вокруг тротуарных столиков (был тусклый – стал яркий, как фазан в брачный период), а также добавили во все строчки меню слово «экологичный». Какое-то время посетителей больше всего интриговала шарада «экологичное рагу с натуральной пастой и экологически чистым соусом бешамель, готовится в духовке в традициях натурального вкуса» (перевод: лазанья). В конце концов мне удалось убедить Марио поменять формулировку – семь потов сходило, пока объяснишь, о каком блюде идет речь, причем с изрядной долей привирания! – хотя стойкость в отстаивании взглядов он проявил невиданную. Так что, думаю, понятно, почему этот ресторан все еще исправно функционировал, в отличие от того места, где я работал прежде – по другую сторону континента, на орегонском побережье.
Ушел я под привычное журчание людских голосов. Кофе из «Адриатико» славится своей крепостью – такой, что в туалете здесь висит плакат из разряда студенческих стенгазет прошлых лет, изрядно подмоченный и писанный от руки. Там есть фраза, что он, этот кофе, должен быть внесен в перечень стратегических вооружений, подлежащих контролю мирового сообщества. Никто уже не помнит, как изначально в стандартную кофейную чашку оказался помещен тройной заряд, но так уж, видно, в Нью-Йорке повелось. Кто-то – что это за персонаж, никто, как правило, не помнит – откалывает нечто, не входящее ни в какие рамки, а затем до скончания века это делается уже как должное. И течет эта новоиспеченная традиция по улицам, висит паутиной среди деревьев и пожарных лестниц. Будь ты заезжий турист или местный житель (к кому мне отнести себя, сказать затрудняюсь), ты уже навеки в обществе героев и призраков, сотканных этим городом.
Я управился с рутиной, наведавшись в том числе и в мастерскую по ремонту обогревателей. Там мне сказали, что скоро придут. Так как оба ремонтника были у нас в баре завсегдатаями, у меня были основания им поверить.