В комнате — ералаш. Застелена только одна кровать. Это мать, в шесть утра, уходя на работу, как всегда, убрала свою постель. А на двух других кроватях — его и Тани — и на диване, где спит Игорек, валяются сбитые на бок подушки, скомканные простыни и одеяла.
На столе — грязные стаканы, блюдца из-под чая, ложки, нож, куски хлеба, тут же тарелка с остатками манной каши: Игорек не доел. Клеенка — мокрая, жирная.
— Безобразие, — громко возмущается Коля. — Когда мама дома — чистота, порядок. Как уедет — сразу в комнате свинарник. Опять ушла и не убрала за собой.
Это относится к Тане: она по утрам ходит в магазины за продуктами, а главное — за молоком для Игорька.
«Другая сестра, — снова недовольно думает он, — не только себе, но и брату постель бы убрала. Подумаешь, трудное дело: раз, раз — и готово!»
Колю даже охватывает злорадное желание тут же застелить и свою кровать, и вдобавок еще Танину. Придет, — небось, стыдно станет! Так и надо! Пусть не ленится.
Но он быстро передумывает.
«Если бы работа стоющая, трудная, — размышляет Коля, — я бы, конечно, сразу сделал. А тут что — раз, раз и готово! Не стоит и возиться!»
Коля решительно берет книги, тетрадки и направляется к столу. Но клеенка — мокрая. Может, вытереть?
«Нет, — твердо решает Коля. — Мне, конечно, не лень. Но слово мужчины — закон. Раз обещал ценить время, значит, не трать его на всякую ерунду…»
Он быстро отгибает половину клеенки и кладет книги прямо на доски стола.
С чего же начать? Неужели с самой первой страницы? Коля взвешивает в руке учебник и задачник по арифметике и грустно свистит.
Вдруг сзади раздается смех и картавый голос Игорька:
— Ну, постой, ну, не плыгай же, дулачок! Я же не Балмалей, я тебя не зажалю…
Коля стремительно оборачивается. Так и есть! Игорек опять забрался на подоконник и бесстрашно тянется обеими руками к воробью. Храбрая пичужка, сверкая блестящими бусинками глаз, не улетает, но и не дается Игорьку: прыгает возле самых его рук, словно дразнит.
Подбежав к окну, Коля стаскивает братишку с подоконника, с треском захлопывает раму и дает Игорьку подзатыльник.
Братишка громко ревет. Коля, не обращая на него внимания, снова садится за стол.
Но в передней дребезжит звонок: три длинных и один короткий. К ним! Кто бы это? Тане еще рановато.
Коля быстро идет к двери. У Игорька сразу высыхают слезы, и он торопливо семенит за старшим братом.
Оказывается, пришел Валерий.
— А, Игорек! — весело говорит он, входя в коридор. — За ночь не отучился картавить? А ну, скажи — «рыба»?
Игорек смущается. Валерий вечно подтрунивает над ним. Малыш знает, что вместо «рыба» у него получится «лыба» и, насупившись, молчит. Потом вдруг глаза его загораются, он громко, радостно кричит:
— Щука! — и, довольный, убегает.
Коля и Валерий проходят в комнату.
— А, занимаешься, — похлопывая Колю по плечу, нарочито громко и весело говорит Валерий. — Прекрасно! Отлично! Ученье — свет, неученье — тьма!..
Но видно, что он смущен.
Классный руководитель, учительница математики Варвара Ксенофонтовна — пожилая, маленькая, с гладко зачесанными седыми волосами и отечными мешочками под глазами (у нее пошаливало сердце), — отпуская ребят на летние каникулы, подозвала к себе Колю и Валерия.
— Ты, Коля, обещал мне регулярно заниматься, а если что-нибудь будет непонятно, — приходить в школу на консультацию. Не забыл? — спросила учительница.
— Нет, не забыл, — ответил Коля.
— А к тебе, Валерий, у меня просьба и поручение, — сказала Варвара Ксенофонтовна, мягко кладя руку ему на плечо.
Это ее привычка: в торжественных случаях или когда ученик волнуется, упрямится, шалит, Варвара Ксенофонтовна кладет руку ему на плечо.
— Прошу тебя, Громов, — повторила учительница. — Летом помоги Болотину подтянуться по арифметике. Да и алгебру повторить ему не вредно. Ведь вы товарищи. Помоги же ему!
— Конечно, конечно! — горячо сказал Валерий. — Не сомневайтесь, Варвара Ксенофонтовна! Разве я допущу, чтобы мой друг остался на второй год?!
На последнем сборе отряда тоже много говорили о Колиной переэкзаменовке.
Настроение у ребят было уже летнее, веселое, беззаботное. Некоторые уезжали в деревню, лагеря, на дачи, бегали по магазинам, закупали рыболовные крючки, блесны, камеры для мячей, тапочки. Но большинство оставалось в Ленинграде. Ничего не поделаешь, всего год назад кончилась война: многие лагеря, дачи разрушены и еще не отстроены.
Председатель совета отряда Рома Голицын, высокий, сухощавый, с большими очками на маленьком лице, несколько раз стучал пеналом по столу, призывая мальчиков к тишине. Но в пионерской комнате все-таки стоял гул.