Через несколько мгновений показавшихся мне целым часом, раздались два сильных удара. Меня оглушило и засыпало комьями земли.
Когда я поднялась, лейтенант уже стоял, отфыркиваясь от пыли и отряхивая шинель. Пожилой, обычно хмурый и молчаливый, шофер что-то быстро и радостно говорил ему, широко, по-детски улыбаясь.
Вскоре машина двинулась дальше. Мы ехали молча. У крайних домов офицер вылез.
— Извините, товарищ медсестра, — смущенно сказал он мне на прощанье и смешно коснулся двумя пальцами переносицы, будто надел пенсне. — Я тогда, кажется, погорячился и здорово дернул вас… Чуть хлястик не оторвал.
«Вы-то погорячились? Ну, нет!» — подумала я и хотела ответить, что жизнь — подороже хлястика, но лейтенант уже повернулся к шоферу.
— Держи к церкви; потом возьми влево, — сказал лейтенант. — Прямо в госпиталь и упрешься.
И он ушел.
— Кто это? — спросила я шофера.
— Лейтенант-то? Ого! Железный парень, — с необычайной словоохотливостью отвечал шофер. — Герой! О нем у нас чудеса рассказывают…
Тут машина подкатила к госпиталю, и я, так и не узнав, какими чудесами прославился лейтенант, поспешила к главврачу.
Вера Ивановна вынула из костра тлеющий сук и поворошила им полузатухший валежник. Огонь снова ярко вспыхнул.
— Прошло с полгода, — продолжала она. — Неожиданно меня перевели в соседний госпиталь (там во время артналета убило трех медсестер). Вместе с дежурным врачом-капитаном я шла по палате. Вдруг на одной койке приподнялся на локте раненый и сказал:
— Доктор, когда же вы все-таки отпустите меня?
По его лицу и по тону было ясно, что с этой просьбой он обращался к врачу уже не впервые.
Капитан остановился.
— Вы больны, — строго сказал он.
— Я здоров, доктор, — горячо возразил раненый. — Совершенно здоров!
И словно в доказательство он быстро опустил руку с койки, схватил рядом стоящий массивный табурет за самый низ ножки и легко поднял его над головой.
Капитан махнул рукой и, прервав, очевидно, давно уже надоевший ему спор, вышел из палаты.
Госпитальная одежда сильно изменяет людей, но мне показалось, что я где-то видела этого раненого.
— Кто это? — спросила я, когда мы с доктором сели обедать.
— О, это интереснейшая личность, коллега, — сказал толстяк-врач, аппетитно пережевывая бифштекс. — Про него мне столько нарассказывали — трудно и поверить… Железный парень!
Последние слова заставили меня еще больше насторожиться.
— Ну, уж и железный! — нарочно с недоверчивой усмешкой заметила я.
— А вы не смейтесь! — раззадорившись, воскликнул капитан. — Вот, например, маленький, но характерный эпизод.
Форсировало их подразделение речку. Не так чтоб очень широкая, но стремительная, холодная река. Переправиться надо быстро, а лодок и плотов нет. Стали бросать в воду все, что под руку подвернется: плывут на дверях, досках от забора, скамейках. Кто-то даже корыто использовал! Ну, да толку мало. Грузоподъемность этого «флота», сами понимаете, очень уж невелика. А немцы — знай себе бьют по реке из орудий. Тогда этот товарищ разделся и стал на себе бойцов переправлять. Работает, как пароход. Прямо-таки регулярное пассажирское сообщение наладил.
Перебуксирует на немецкий берег бойца с полной амуницией и вооружением — и сразу обратно плывет. Следующего тащит. Четырнадцать рейсов туда и обратно сделал и заметьте — все под огнем.
— Не четырнадцать, а двенадцать, — вдруг раздался голос Вячеслава Николаевича. — Не преувеличивайте!
— Ну, пусть двенадцать! А вы не перебивайте! — сказала Вера Ивановна. — А то я не стану рассказывать…
— Не перебивайте, Вячеслав Николаевич, — хором взмолились ребята.
— Да, так вот, — продолжала Вера Ивановна. — Прослушала я рассказ капитана и спрашиваю:
— А как его фамилия?
— Фамилия? — полный, жизнерадостный толстяк-капитан наморщил лоб. — Насчет фамилий у меня, знаете ли, память слабовата. Болезнь любого из сотен пациентов навсегда запоминаю, а вот фамилии…
Он задумался и сказал:
— Печорин, кажется… Нет, постойте… Помню, что-то классическое… Может, Обломов? Впрочем, нет. Футболисту носить фамилию Обломов — просто смешно.
— Футболисту? — воскликнула я и сразу вспомнила, кто этот лейтенант…
— Ленский! — восторженно закричал Вась-Карась. — Конечно, Ленский! Наш Вячеслав Николаевич!
Ребята мгновенно обернулись к тренеру, а тот так сильно ударил палкой по головне, что она сразу развалилась на две обугленные половины.
— Вера Ивановна… — сердито начал было Вячеслав Николаевич.