Ребята засмеялись.
— Насчет «шляпы» говорить рановато, — улыбнулся Вячеслав Николаевич. — Но, пожалуй, и правда — Валерий Громов лучше других справится с этой трудной, почетной обязанностью. Ну, как же, ребята, — доверим ему охранять свои ворота от Маслова?
— Доверим! Конечно, доверим! — радостно зашумели ученики.
Только сам Валерий в нарядной коричневой кожаной куртке с «молниями», сидя в углу, в стороне от ребят, хмуро барабанил пальцами по столу. Все его чуть удлиненное лицо с высоким лбом и четко очерченным упрямым подбородком выражало недовольство.
«Ишь, какие хитрые! — думал Валерий. — Значит, я должен «прилипнуть» к Маслову и всю игру караулить его? Другие ребята пусть забивают голы, им будут хлопать зрители, а я — останусь сбоку-припеку. Нет, ищите другого дурачка!»
— Смотри, Валерий, — не подведи! На тебя все надеемся! — весело обратился к нему Хохряков.
Валерий не ответил.
«Обрадовался, — сердито подумал он. — Как же ему не радоваться?! Хохряков-то нападающий. А меня нарочно выключил из активного нападения. Боится, что я, как в прошлой игре, больше его забью мячей. Нет, фокус не пройдет!»
— Вячеслав Николаевич, — негромко сказал Валерий, встав из-за стола. — Прошу перевести меня в нападение…
В шумной, веселой «аудитории» вдруг сразу стало тихо-тихо.
— Почему? — удивленно спросил тренер.
Валерий смущенно молчал.
— Эх, струсил Громов! Испугался Маслова, — прошептал маленький Вася Карасев, сидящий у двери.
Валерий гневно оглянулся. «Это он-то струсил?! Неправда! Много ты, карась, понимаешь».
Но объяснить ребятам свое поведение Валерий не мог: и без того, и тренер, и ученики, как казалось Валерию, почему-то не взлюбили его, считали гордым, зазнавшимся. Попробуй, растолкуй им, что он хочет сам бить по воротам, а не сторожить Маслова. Они заявят, что он должен в интересах всей команды с честью выполнить почетное трудное поручение, гордиться доверием. И чего, доброго, опять объявят его эгоистом, индивидуалистом и еще нивесть кем.
Валерий молчал.
— Так в чем же дело? — снова настойчиво обратился к нему Вячеслав Николаевич. — Ведь ты пойми, полузащитник — душа команды. Он осуществляет связь между линиями защиты и нападения. Он не только защищает свои ворота, но и организует, начинает атаки. Всей стране известны отличные мастера-полузащитники Блинков, Тимаков, Орешкин, Елисеев. А в предстоящем состязании полузащитник будет самой ответственной фигурой. В этой роли лучше всего проявятся твои способности. Понял? Договорились?
Валерий молча кивнул и сел.
Нет, тренер ничего не доказал ему, ни в чем не убедил.
«Ладно, — сердито думал Валерий. — Если вы так настаиваете, я останусь полузащитником. Но караулить Маслова сумеет и защита. Ведь их трое — защитников-то. Неужели не справятся с одним Масловым? А я буду забивать голы. «Заложу» три мяча, как в прошлой игре, и сразу все убедятся, что я прав!»
Вскоре обсуждение плана игры с фрунзенцами закончилось. Ребята шумной гурьбой высыпали из-под трибуны и наперегонки побежали на пляж.
Валерия тренер задержал.
— Давай побеседуем, — сказал он мальчику.
Валерий, молча, нахмурившись, стоял перед столом, за которым сидел тренер.
— Отдаляешься ты от товарищей, Громов, — говорил Вячеслав Николаевич. — Как улитка, замыкаешься в свою раковину. И не дружишь ни с кем. Почему? Разве тебе не нравятся наши ребята?
Валерий молчал, смущенно переминаясь с ноги на ногу.
— Да ты садись, садись, — сказал Вячеслав Николаевич. — И скажи мне просто, по-дружески, что тебе мешает?
Валерий молчал.
«Нет, не умею я «глаголом жечь сердца людей», — сердясь сам на себя, подумал Ленский.
Еще минут десять продолжалась их беседа. Впрочем, говорил только Вячеслав Николаевич. А Валерий или молчал, или отделывался короткими «да», «нет».
«Получается, вроде игры в одни ворота», — недовольно подумал Ленский.
Видя, что от такой «беседы» все равно нет прока, он отпустил мальчика. Валерий покинул стадион и направился к трамвайной остановке.
Позади него, невдалеке, шумной веселой ватагой шли мальчишки-футболисты. Они возвращались с пляжа; мокрые волосы у всех блестели, словно смазанные маслом.
— Ребята, новость! — вдруг радостно воскликнул Вась-Карась, указывая на чистенькую, сверкающую голубой краской урну, стоящую на панели.
Действительно, раньше урны здесь не было. Да и вообще в Ленинграде их почти не осталось: деревянные — сожгли в годы войны, металлические — проржавели, пришли в негодность.