Оперуполномоченный уголовного розыска майор Котов Никита Сергеевич был уволен из органов год назад за поступок, несовместимый со званием офицера милиции.
Раньше бы сказали — офицера советской милиции.
Впрочем, когда-то так и сказали. Очень давно, миллион лет назад, ему сказали, что он позорит это высокое звание, и предложили уйти. Тогда он этого сделать не смог. Просто перевелся в небольшой город, всего-то на миллион жителей. И поначалу Горек его принял. И коллеги — тоже.
А потом — вышвырнули из своих рядов.
Это были два совершенно разных случая, но объединяло их одно: оба раза ему почему-то начисто отказывало его знаменитое звериное чувство опасности.
С детства Никита интуитивно чувствовал опасность. Он не знал, как это объяснить, не понимал, как и что происходит, но в нужную минуту он словно чувствовал внутри себя сигнал: осторожно!
Ему было двенадцать лет, когда он впервые спасся от неминуемой гибели благодаря этому уникальному дару. Мальчишка стоял у стены аварийного дома и выяснял отношения с соседской девчонкой, вдруг какая-то сила заставила его изо всех сил толкнуть девочку в едва намечавшуюся грудь, отчего она пробежала спиной вперед метров пять и упала, а сам он молнией метнулся вбок, и в ту же секунду на место, где они только что стояли, с высоты третьего этажа рухнул балкон, поднимая вокруг себя тучи пыли и разбрасывая обломки камней. Никита и девочка остались невредимы, причем она даже не сразу сообразила, что произошло. Ей показалось, что Никита нарочно толкнул ее и обрушил балкон.
Шуточка такая. Она обозвала Никиту «дураком» и убежала. А он остался стоять столбом, не в силах поверить тому, что произошло.
Потом были еще случаи, когда он смог убедиться: да, он обладает редкостным качеством предвидения того, что называют опасностью. И потом, когда он уже работал в милиции и стал одним из самых смелых и удачливых оперативников, его интуиция не раз выручала его в самых, казалось, безнадежных ситуациях.
Впервые она изменила ему именно тогда, десять лет назад, когда ему пришлось с позором уйти из своего отдела и уехать куда глаза глядят, а именно — сюда, в Горек.
А во второй раз она изменила ему тогда, когда ему пришлось уже навсегда расстаться со службой в милиции.
В первое время приходилось очень трудно. Нужно было учиться жить заново, привыкать к мысли: «Я как все», учиться по-новому зарабатывать деньги, он ведь ничего не умел — только ловить преступников. А теперь приходилось осваивать новую профессию.
Он не мог быть ни челночником, ни продавцом в лавке. Он скорее отрезал бы себе руку, чем согласился бы работать охранником в какой-нибудь коммерческой фирме — слишком ненавидел и презирал тех, кто там работал. Он соглашался, что и среди коммерсантов встречаются порядочные люди, но таких было, по его мнению,
слишком мало, лично ему они не встречались. Все — спекулянты и сволочи. Так он думал.
Не мог он работать ни сторожем, ни охранником, ни, как модно теперь выражаться, «политическим консультантом» у этих легализованных бандитов.
У него была первая модель «Жигулей» — так называемая «копейка», и он занялся частным извозом. Так-то лучше. Во всяком случае, ни от кого не зависишь. Разъезжаешь по городу, подвозишь людей и получаешь за это свои трудовые. Негусто, но семью прокормить можно. Если не жировать, конечно.
Он поставил машину около подъезда. Вообще-то он всегда ставил ее на стоянке, но сегодня что-то подсказывало ему: еще придется воспользоваться мотором.
Около подъезда стояли подростки — ровесники его дочери. Никита почувствовал в их взглядах что-то странное, необычное выражение глаз.
— Здравствуйте, Никита Сергеевич, — сказал ему, ухмыляясь во весь рот, Бочонок — дворовый шутник.
Никита на него взглянул внимательно и понял: нет, неспроста тот ухмыляется, ох, неспроста.
— Привет, Бочонок. А ты все растешь. Скоро совсем бочкой станешь. Чё лыбишь-ся-то?
Улыбка моментально слетела с лица мальчишки.
— А весело, — сказал он, переглянувшись с остальными ребятами.
Да, ребята определенно вели себя как-то странно: кто-то смотрел ему прямо в глаза и так же, как и Бочонок, ухмылялся; кто-то, наоборот, отводил взгляд, но ни одного, как ему показалось, равнодушного лица. Определенно что-то знают, но сообщать ему не торопятся.'
— Ну-ну, — кивнул Никита и стал медленно подниматься по лестнице.
«Что это они меня караулят?» — подумал он. И снова чувство опасности стало медленно, но настойчиво овладевать им. Последние ступени перед дверью в свою квартиру он уже одолел одним махом.