Был, правда, несколько лет назад шанс вырваться отсюда. Нет, инициативы Хлынов не проявлял — его самого вызвали. Нaверх. К генералу Харитону.
— Хлынов? — хмуро поинтересовался генерал.
— Так точно.
— Пойдешь на обследование…
— Куда? — спросил удивленный Хлынов.
— Не понял? — повысил голос генерал.
— Виноват! — тотчас исправился Хлынов, тогда еще капитан.
— Мой помощник вам все объяснит… — Генерал сделал паузу, подошел к шкафу, где было полно книг, но как Хлынов ни силился, не мог прочитать ни одного названия. — Скажете, вы себя хорошо чувствуете?
— В каком смысле?
— Ну, вообще… — туманно произнес Харитон.
— Не жалуюсь. А что, товарищ генерал, какое-то задание? — все-таки решился спросить Хлынов. — Я готов. У меня эта бумажная работа во где сидит! — Он провел ребром ладони по горлу.
— Задание… — передразнил генерал. — Эх, Хлынов, Хлынов! Сколько лет в органах, а так ничего и не понял. Ну разве так дают задание, Хлынов? — В голосе генерала послышалось нескрываемое презрение. — Иди, иди отсюда и чтоб я тебя больше не видел!.. Задание! — еще раз усмехнувшись, повторил он.
Хлынов прошел обследование. Затем — еще одно, дополнительно. В спец лаборатории профессора Плеханова, известного на все управление своими многочисленными романами. Лежа на кушетке, облепленный датчиками и хитроумными приборами, Хлынов мечтал, как его признают годным — он ведь здоров, совершенно здоров! — и отправят куда-нибудь подальше, прочь от этой бумажной волокиты. И будет он бесшумно ползти по джунглям со встроенным в глаз фотоаппаратом…
— Одевайтесь, — равнодушно приказал Плеханов. — Вы свободны.
— Все?
— Да.
— У меня все в порядке? Меня возьмут?
— Это вам сообщат, капитан. Идите!
Нет, обманули беднягу Хлынова. Ничего ему, естественно, не сообщили, и ни в какие джунгли он не поехал. А тихо вернулся к своим бумажкам. Фотография, личный номер, спецкод, подпись…
Оперативка закончилась. Хлынов поднялся со стула, вышел вместе со всеми, пошутил с секретаршей. И вдруг замер.
ЭТО вновь стало наполнять его.
Прямо здесь, среди белого дня, в управлении…
Подруги ей завидовали:
— Счастливая ты, Ада!
И громко вздыхали, как бы подчеркивая величину этого безмерного счастья.
— Почему, девочки? — фальшиво удивлялась Ада, заранее зная ответ.
— Да брось ты!
— А все-таки?
— Ну как же! Ну как же! — искренне волновались подруги, они всплескивали руками и начинали тормошить Аду, словно старались привести ее в чувство. — А Виталий?..
Ада вздыхала. Прятала глаза. Поводила плечиком.
И вновь — все фальшиво, все нарочито, все ненатурально.
— А что Виталий? — невинно спрашивала она.
— О!.. Виталий. Виталий. Виталий. Виталий…
Это имя подруги произносили на все лады. Как бы подчеркивая множество неуловимых оттенков. Все то, что скрывалось за семью буквами.
— Бросьте, девочки!
— Ада…
— Нет, в самом деле!
— Ада…
— Вы же ничего не знаете!
— Ада…
Им и не нужно ничего знать. Потому что у них такого никогда не было. Но будет! Обязательно будет. У каждой, непременно у каждой!..
Господи, девочки, да если бы вы только знали, что на самом деле происходит между Адой и Виталием! Молчали бы сейчас как истуканы. А то и вовсе — отвернулись бы от бедной Ады. Как от старой брошенной куклы.
Но ничего не знают девочки. И Ада им ничего не скажет. Какие ни есть, а все-таки подруги.
Ничего она им не скажет. Ничего!
Пусть все остается как есть. И романтичный Виталий. И его белый «Мерседес». И обязательные цветы. И знаменитая фотомастерская…
Дурочки! Если бы они только знали… Ада открыла глаза.
Она лежала на широкой тахте, огромной и спокойной, как море. Эту тахту отец когда-то привез из Индии. Мать его тогда ругала. Идиот, говорила она, самый настоящий идиот. Другие небось машины везут из-за границы. А ты? Ну как это можно было догадаться!..
Но отец только посмеивался в усы. И гладил мать по спине. И не только. Соскучился. Полгода ее не видел. Ну и что, что Ада смотрит? Ада еще маленькая… Нет, уже не маленькой была тогда Ада, совсем пс маленькой. И многое уже видела. И как девочки целуются в закрытом классе. И что мальчики делают у себя в туалете. И как дяденьки шалят с ее мамой… Именно — шалят. А как это еще назвать? Закроются в комнате — дверь потом сквозняком все равно распахнет, но им уже до этого дела нет, увлечены! — и давай барахтаться под тонкими, почти прозрачными простынями. Конечно, шалят!