Ада без слов кинулась ему на шею.
С этого момента она была только его, Виталия, и ничья больше. Возражать? Кому? Ему?! Мастеру. Гению. Идиоту. Никогда. Ни за что. Ни в коем случае…
И все было бы отлично, все было бы превосходно, все было бы замечательно…
Но…
Ах, это проклятое «но»! Дело, конечно же, не «но», дело было в самом Виталии. Чем больше Ада с ним общалась и чем дольше они встречались, тем тревожнее становилось у девочки на душе. Несмотря на свои пятнадцать(ого го, уже сколько!), не смотря на обширный(целых двое мужчин до Виталия, это не шутка!)опыт, Ада оставалась девочкой. Не только с виду, но в душе. В нежной душе. В трогательной душе. В душе, требующей ухода и ласки. Не гусениц танка…
Вначале все было отлично. Они встречались, где ей вздумается и когда ей вздумается. Занимались чем угодно. Шалили, гуляли, дурачились как дети, тратили деньги. Выходили в «свет», если так можно было назвать ночные клубы и всевозможные Дома — Дом-журы, Дом-писы, Дом-худы, Дом-кины (последний термин принадлежал, естественно, Аде — так она назвала Дом кино).
Да, вначале всегда бывает отлично.
Затем — хуже.
Потом — еще хуже.
И наконец — полный абзац…
Судите сами. С каждой их встречей Виталий все больше и больше фотографировал Аду. Одетой. Обнаженной. Среди мебели. На свалке. Ночью. Днем. Спящей. Пьяной. Господи, как он ее только не снимал! И каждый раз — все более изощренно.
— У тебя шикарное лицо, — восторженно говорил Виталий. — Его можно фотографировать под любым углом и при любом освещении. Как у Греты Гарбо.
Ада лишь покорно вздыхала. Слышала она уже и про лицо, и про Гарбо, и про все остальное. Но одно дело слышать, а другое — так мучиться. Именно, мучиться! По-другому этого не назовешь. Например, работа (нет, мучение!) под названием «Кровь». И все — через Аду, через бедную девочку. Сначала она должна была реагировать на вид крови — радоваться, бояться, хотеть, страстно желать, отвергать и тому подобное. Затем начались другие эксперименты. Не слишком приятные. Виталий пачкал ее кровью (настоящей! Где он ее только раздобыл?!), заставлял ее рисовать, мазать на себя, капать в апельсиновый сок, а затем — этот самый сок пить (бр-р-р!)… Она справилась. И подумала, что все мучения уже позади. Но не тут-то было! Виталий заставил ее порезать ему руку бритвой. Ада отказалась, он ее ударил. Она была в шоке и, не раздумывая, полоснула его бритвой. Глубоко. Страшно.
— Прекрасно! — закричал Виталий, щелкая фотоаппаратом. — А теперь себя!..
— Что?!
— Царапай!.. Ну же!.. Вот так! Вот так!.. Молодец, дай я тебя поцелую!..
Вспомнив о том, что произошло в тот раз, Ада вздрогнула, передернула плечами. О Боже, неужели все это было?! И эта сумасшедшая ночь, и они сами такие безумные, и кровь, которая, казалось, окрасила всю мастерскую… Под утро, закончив работу, Виталий сделал ей несколько успокаивающих уколов, закутал в одеяло и уложил спать. А когда она проснулась (почти через сутки, за которые родители чуть с ума не сошли), то увидела, что в мастерской находятся еще два иностранца и в восхищении разглядывают его снимки. Те самые. Кровавые. Первым желанием Ады было выскочить к ним голой, показывая свои бесчисленные порезы, и громко закричать, что они имеют дело с сумасшедшим. Она даже спустила ноги на пол. Но холод линолеума ее отрезвил. Господи, да кому это нужно! Чего она добьется? Скандала? А что потом?! Покажет Виталию, что она взбунтовалась? Что не хочет больше участвовать в этом? Но ведь все равно будет, будет. Потому что любит? Нет. Просто он хозяин, а она рабыня. И ей хочется быть рабыней…
Хочется!
Но ей тяжело! Невыносимо тяжело!
И все хуже и хуже…
После того случая с «кровью» за свою работу, кстати, Виталий получил весьма неплохие деньги — его эксперименты над Адой не прекратились. Напротив — стали более жестокими, изощренными и необычными. И она терпела. Стискивала кулаки. Кусала губы. Просила, чтобы он дал любой наркотик, чтобы отключиться, когда Виталию пришла в голову идея сделать очередную работу с человеческими испражнениями. Боже мой, как она все это выдержала!
А девчонки, эти дурехи, которые кудахчут — «Счастливая ты, Ада!», о, если бы они только знали, если бы могли себе все это представить!..
Но это никогда и никому не может прийти в голову. Никому. Кроме него. Кроме Виталия. Ее хозяина.
Только всему на свете приходит конец, у всего есть свой предел, и нечто подобное, наконец, произошло и с ней. После крыс.
Не тех, белых, что, обычно, являются подопытными, а других — самых настоящих. Серых. Зубастых. Умных. Коварных. Мерзких. Бр-р-р-р!