Генка снова засмеялся. Как он сразу об этом не подумал? А с другой стороны, все идет так, как надо. Ему нравилась их семья. А если Чума не хочет говорить — пусть молчит. Придет время, и она все расскажет. Сама. Потому что больше ей рассказывать некому.
Куда она денется?
Каким-то внутренним чутьем Генка понимал: то, что мучает Чуму, нельзя рассказать вот прямо сейчас, в эту минуту, это для нее слишком важно, а она не из тех, кто спокойно и свободно рассказывает о своих проблемах, пусть даже самым близким людям. Понимал это Генка, но нормальными словами объяснить не смог бы. Не знал он таких слов.
Черт с ней, решил он про себя.
Они сделали дубликаты ключей от квартиры в Барыбине, и теперь у каждого был ключ — на всякий случай.
Деньги они держали здесь же. Чума всем показала тайник, который находился на длинном, как шланг, балконе, в углублении, рядом с окном, которое выходило в комнату.
— Кому понадобятся бабки — пусть берет сколько надо, — сказал всем Генка. — Это общак. Но я должен знать, кто сколько взял. Понятно?
Непонятного было мало. Таня решила купить себе джинсы, и взяла на них себе ровно столько, сколько стоили эти штаны. Остальные не притронулись к деньгам. После самого удачливого их дня, после первого ограбления, Генка решил было отметить это дело, накупить водки и прочего, но Чума вдруг так яростно этому воспротивилась, что Генка даже спорить не стал: не надо так не надо, мне-то что, ладно, Чума, успокойся, не волнуйся ты так, никто и не собирается.
Чума после этого долго молчала, а потом вдруг заговорила виноватым голосом:
— Вы только правильно меня поймите, ладно? Нельзя нам сейчас бухать. Не для этого мы, короче, рискуем и бабки зарабатываем. Если все отмечать начнем, то как все началось, так и кончится. Нельзя нам пить.
— Слушай, да заткнись ты, — сказал ей Генка. — Чего ты из нас алкашей делаешь, а?
— Может, телевизор купим? — спросила Таня.
Чума серьезно на нее посмотрела, словно отыскивая в ее невинном вопросе подвox, но, ничего в этих словах не обнаружив крамольного, пожала плечами и так же серьезно ответила:
— Телевизор можно.
— Ну спасибо, — саркастически проговорил Генка. — А то мы со скуки приготовились подыхать.
На следующий день Андрей и Таня поехали в Москву, на ВВЦ, покупать телевизор. Воспользоваться для этой цели машиной Чума запретила, и Генка ее поддержал:
— Нечего «светиться», — заявил он. — Езжайте на такси, небось не нищие.
Андрей с Таней уехали, а Генка с Чумой остались.
А когда они остались наедине, Генка вдруг понял: он не знает, о чем с ней говорить. Вчетвером все было ясно — они решали общие проблемы, разговор катился по накатанной колее. Ночью, когда они парами расходились спать, тоже особых проблем не возникало: что еще делать с Чумой ночью, ежели и он, и она жаждут только одного? Итак, днем — общение вчетвером, ночью — «трах» с Чумой, и нет проблем. А что делать с Чумой днем?!
Генка озадачился. Ну ладно, трахнемся раз, другой, ну третий, какие наши годы, но потом-то что делать?! Говорить о себе она не желает, говорить о нем, о Генке, бессмысленно, все уже говорено столько раз, что самому тошно.
Он попробовал деловито обсудить с ней план следующего ограбления, но она довольно жестко его остановила:
— Че трепаться то? Ребята подъедут и поговорим.
Так, подумал Генка, очень интересно, и о чем же с тобой говорить прикажешь? Вдруг его осенило. Правда, ни о чем таком он никогда ни с кем не говорил, но с Чумой это можно, Чума телка правильная, она заслужила такие «бабские» разговоры.
Он сказал:
— Слушай, Чума… — и запнулся.
Она удивленно на него посмотрела:
— Что?
Язык его одеревенел, но он постарался взять себя в руки и спросил:
— Это… а я тебе нравлюсь?
Она подняла брови домиком.
— В каком смысле? — она словно не понимала, чего от нее хотят.
— Ну, — замялся он. — В том самом.
— Как мужик, что ли?
— Ну… и как мужик тоже.