Коротенькая статейка, которую можно пробежать бегло глазами, поизумляться человеческой неосторожности и глупости и забыть через пять минут. Если только не знать, что под «42-летней N» скрывается начальник пресс-центра городской администрации Т.П. Бокало, чей некролог со всеми приличествующими фразами будет помещен в газете только завтра.
И если не знать о ее редкой аккуратности.
И если не знать, что аккуратная Татьяна Павловна вылила на себя почти весь баллончик лака.
И если не знать, наконец, что Татьяна Павловна никогда не курила на работе.
И если не запомнить хорошенько дикого ужаса в глазах Александрова, с которым Анастасия Андреевна встречалась час назад, не запомнить как он жалко и старательно прятал этот ужас за решительностью, горем и твердыми намерениями «продолжать во что бы то ни стало», но ужас безобразно проступал на поверхность также неумолимо, как проступают сквозь макияж морщины на ее собственном лице.
Анастасия Андреевна отложила газету и ее пальцы быстро оттанцевали на кнопках телефона давно заученный номер.
— А Павла Иваныча нет, он вышел, — равнодушно сказала спустя несколько секунд секретарша Александрова.
— Он в здании?
— Не знаю, — в трубке раздался звенящий шелест, который обычно издает разворачивающаяся обертка от шоколада. — Он ничего не сказал. Перезвоните через полчаса, пожалуйста.
Анастасия Андреевна нахмурилась.
— Передайте, что звонили с «Веги». Пусть срочно свяжется.
— С кем?
— Ты прекрасно знаешь, с кем! — отрезала Анастасия Андреевна и со стуком опустила трубку на рычаг. Задумчиво постучала ногтями по столу, сказала: «Так-так, некстати», щелкнула замком сумочки, закурила, сделала несколько затяжек подряд и разогнала ладонью образовавшееся облако дыма, и в неподвижном кабинетном воздухе забродили, лениво перекатываясь, дымные лохмотья. Редактор встала, подошла к стулу, подняла свой пакет… А спустя полминуты растерянно и зло разбрасывала по столу листки с печатным текстом, бумажонки, исписанные некрасивым крупным почерком, теребила дорогой блокнотик и очередной номер журнала «За рулем».
— Вот олух! — воскликнула она и кинулась к телефону.
Вадим ответил не сразу, и, слушая длинные гудки, Анастасия Андреевна, солидная, серьезная, по-девчоночьи нетерпеливо приплясывала на месте, забыв о больных ногах. Наконец, где-то далеко отсюда, Вадим добрался до кнопки своего сотового.
— Семагин.
— Ты куда смотрел, Семагин, когда пакет со стула хватал?!
— А что такое? — искренне удивился голос в трубке. Судя по звуковым сопровождениям, Вадим был в машине и ехал по одной из центральных улиц. — Погоди-ка… что это… я ведь не такую кассету… А-а, пакеты-то у нас одинаковые, вот я твой и прихватил по ошибке. Ничего, я…
— Немедленно возвращайся!
— Но я не могу сейчас, у меня…
— Вадим, немедленно! Все!
Анастасия Андреевна бросила трубку, не слушая дальнейших протестов, ткнула сигаретой в пепельницу, сломала ее, ударила палец и рассыпала пепел. Выругавшись, она мазнула свирепым взглядом по часам, села, смахнула пепел на пол и снова потянулась к телефону, но тут в дверь стукнули. Небрежно стукнули, один раз, не спрашивая, а предупреждая, как стучат только свои или вышестоящие.
— Заходи, — недовольно сказала Анастасия Андреевна и откинулась на спинку кресла, вытаскивая из пачки новую сигарету.
— Занята? Я на секунду, — успокоила вошедшая женщина, обмахиваясь двумя почтовыми конвертами. Невысокая, худощавая, она казалась много старше редактора, хотя в возрасте отставала от нее на восемь лет. Это была давняя подруга Анастасии Андреевны, начальница отдела кадров, которую, вкупе с самой Анастасией Андреевной, сотрудники «Веги» любовно и незатейливо именовали «кобрами». — Просто шла, захватила… Письмо тебе. Слушай, жарко как у нас сегодня.
Анастасия Андреевна, уже потянувшаяся кончиком сигареты к огоньку, вздрогнула и уронила зажигалку.
— Письмо? — она наклонилась, и алый пиджак натянулся на ее полной спине. — От кого?
— Не знаю, — женщина подошла к столу, рассеянно перекатила пальцем лежавшую на нем ручку, — мне достаточно, что адресатом ты указана, а что…
— Будет сказки рассказывать! — донесся до нее из-под стола слегка осипший голос редактора. — Чтобы ты и не посмотрела?!
— Ну, от бывшего твоего. Который номер раз. Настя, ты что там делаешь? — она попыталась заглянуть за стол, но тут Анастасия Андреевна резко выпрямилась, и над столешницей взмыло ее порозовевшее лицо, и кадровик отшатнулась от неожиданности.
— Ну-ка, дай сюда.
Она протянула ей письмо, но потянувшаяся навстречу рука вдруг отдернулась, будто письмо было раскалено, и пальцы ощутили движущуюся навстречу волну горячего воздуха.
— Нет, не так. Положи на стол.
Кадровик, удивленно-раздраженно дернув светлыми бровями, бросила письмо на стол. Анастасия Андреевна кончиками длинных ногтей пододвинула конверт к себе и быстро оглядела. Адрес и фамилия совпадали, и, собственно говоря, ничего удивительного в появлении письма не было — хоть и давно они с Алексеем разбежались, но отношения поддерживали — довольно дружеские и взаимовыгодные, и несколько раз он присылал ей письма на рабочий адрес, игнорируя компьютеры и телефоны и предпочитая старый добрый способ. Но только вот…
— А почерк-то не Лешкин, — задумчиво сказала она вслух, и подруга хмыкнула.
— И что? Может руку повредил. Заболел, в конце концов. Ты что, — она хихикнула понимающе-сочувственно-язвительно, — в мэрии подогреться успела?
— Конечно, да, только затем и ездила, — редактор подтолкнула письмо к краю стола. — Откройка.
— Зачем? — вежливо удивилась кадровик, а рука, не дожидаясь ответа, уже порхнула к конверту. — Думаешь, от Лешкиного имени бомбу прислали? Пора, давно пора, запаздывают…
— Не юмори, Вик, все равно не получается. Открой письмо. Глаза у меня болят. Если тебе тяжко, выйди и позови кого-нибудь!
— Да, Настя, ты действительно сегодня что-то… — женщина цапнула со стола конверт и покачала головой, — и глазки у нас блестят как-то нехорошо, и пульсик, наверное, частит… Птенчик этот, Семагин, давно улетел?
Она повертела конверт, потом, прощупав письмо, взялась за уголок и осторожно дернула, заметив, как легонько вздрогнула Анастасия Андреевна, как настороженность на ее лице сменилась недоумением, а потом любопытством, и как ее глаза внимательно следили за пальцами женщины, медленно отделяющими тонкую бумажную полоску. Виктория, усмехалась про себя — вот сидит грозная Анастасия Колодицкая, и глаза у нее, как у неперелинявшего зайца-беляка на свежем снегу, — редко кому доведется увидеть такое. Она уронила обрывок на стол и запустила пальцы в конверт медленно, словно стриптизерша — за лямки своего лифчика.
— А! — она выдернула из конверта сложенный пополам густо исписанный листок. Анастасия Андреевна, прикрыв рот левой ладонью, выдохнула, прижав правую к тому месту, где, согласно всем анатомическим исследованиям, располагается сердце, а потом интерес на ее лице мгновенно угас, оно снова стало сердитым, и только в глазах тлел, сходя на нет, непонятный испуг.
— Все-таки, Виктория, дурная ты баба! — произнесла она идеально ровным голосом. — Давай, ладно уж, сама прочту!
Виктория пожала плечами и бросила листок с конвертом на стол.
— Не разбери поймешь тебя сегодня! Ладно, пошла я домой, а ты бы, милая, врачу показалась, травок пропила, а то странная ты какая-то в последнее время.
Она пошла к двери, помахивая оставшимся письмом, но, вспомнив что-то, вернулась, и второй конверт лег рядом с первым.
— Раз уж так, тут и для Вадика письмо — от какой-то Полины. Ты уж передай, когда он прилетит, — Виктория улыбнулась некой мудрой, всепонимающей улыбкой. — Если сочтешь нужным, конечно. До завтра.
— Да, да, пока… — пробормотала Анастасия Андреевна и пододвинула к себе оба письма.
С которого же начать? Она сделала затяжку и глянула в сторону двери — закрыта ли? Потом ее взгляд скользнул к зеркалу, и Анастасия Андреевна озабоченно покачала головой — ей показалось, что блестящий эллипс висит немного криво. Вот придет Вадим — пусть заодно и поправит. Не женское это дело. Она с усмешкой опустила глаза к разбросанным по столу бумагам любовника, потом хмыкнула презрительно.