— Ты большой, глупый, сексуальный идиот. — Ворчу я. — Ты не мог бы остановиться на минутку?
Пакс смотрит на меня с выражением упрямой решимости на лице. Он снова встает, на этот раз сумев удержаться на ногах. Он проникает пальцами внутрь пулевых отверстий и одну за другой вытаскивает пули.
— Я уже исцеляюсь, — говорит он. — Мы сделаем, как ты говоришь. Я не могу поверить, что кто-то будет так трусливо делать то, что ты говоришь, но я могу поверить тебе. Если ты так говоришь, то так и есть.
Я скрестила руки и пошла рядом с ним, раздраженная тем, что он не слушал меня, и еще больше раздраженная тем, что я ошибалась. Видимо, ему не нужно было отдыхать. Хорошо для него. Но я также тронута его словами. Даже удивлена. Там, где я думала, что он был жестоким убийцей, я начинаю видеть, что под всей его дерзкой и грубой внешностью есть прикосновение чего-то заботливого и милого, хотя он никогда не признает этого. Тем не менее меня также пугает насилие, которое он проявил к пилоту. Неужели я действительно собираюсь привязать себя к кому-то с такой яростью, скрывающейся прямо под поверхностью? Столько власти?
Он надевает штаны только после того, как я отчитала его, что он не может ходить и позволять другим женщинам видеть его наготу. Это мой член, и я не хочу им делиться. Я определенно не хочу делить вид его задницы.
— На шаттле, до того, как нас сбили, ты собирался что-то сказать. Что-то насчет твоего изгнания? — Говорю я, пытаясь казаться менее заинтересованной. Он вздрагивает, хотя я не уверена, что это из-за моего вопроса или трех пулевых ранений.
Пакс не отвечает в течение очень долгого времени. Я иду рядом с ним, боясь говорить, поскольку он, по-видимому, ищет правильный способ сказать мне, что у него на уме. Мы идем по очень толстой и длинной ветке, которую Пакс называет «линией жизни», потому что она, по-видимому, проходит почти горизонтально на десятки миль, и она ведет к Кольке. Мы уже прошли несколько чужеродных видов, кроме Примуса, включая группу женщин Колари, носящих воротники, во главе с пурпурной кожей Примуса.
— В последние годы перед моим изгнанием, когда я был еще королем, — говорит Пакс медленно, после нескольких долгих минут молчания. — Мы воевали с небольшой группой экстремистов с юга, «Серебряными кулаками». Они думали, что заслуживают защиты от Тольтека, и мы думали, что они должны прекратить выбирать бои, которые они не могут выиграть. После нескольких месяцев напряженности Серебряные кулаки оказались не на той стороне клана Парта. Я отказался предложить помощь, когда война начала плохо для них оборачиваться. В отместку три серебряных кулака пробрались в Колку со взрывчаткой. Мне удалось поймать их и захватить, прежде чем они могли ее использовать. Все мои советники говорили мне, чтобы террористы были убиты. Но я верил, что им можно помочь. Что они могут научиться жить среди нас и, возможно, даже начать исправлять ущерб, нанесенный нашим людям. Поэтому я встречался с ними каждый день, ел с ними, разговаривал с ними. Мы стали хорошими друзьями. И, наконец, я освободил их. Мои советники были в ярости, но они подчинились моим желаниям, так как я был королем. Через два дня, вся западная часть города была подожжена. Сотни умерли до того, как пламя можно было контролировать. Женщины, мужчины, дети. Мой советник Феррус лично выследил трех террористов и заставил их признать свое преступление. Он не проявил к ним милосердия.
— Итак, — говорю я. — Ты отправился в изгнание?
— Да. Я подвел своих людей. У них не было возможности отстранить меня от власти, поэтому я сделал сам то, что должен был сделать. После этого единственным способом сохранить мою честь было найти достойную смерть. Я начал с боевых арен, но оставил после себя больше тел, чем хочу вспомнить. Тогда я попробовал свои силы в войнах, но все равно не смог найти желаемой смерти. Поэтому я, наконец, сбросил свои доспехи и оружие, поклявшись использовать только свои природные способности для борьбы с монстрами в Мертвом море. После рассказов я подумал, что обязательно найду там свою смерть. Но все же… Этого было недостаточно.
— Потом пришла я и разрушила твои планы, — говорю я.
Медленная улыбка ползет по его губам.
— Да. Ты действительно испортила их.
Я обнимаю его руку, когда мы идем.
— Ты сделал то, что считал правильным, Пакс. Это все, что каждый может сделать.
Он выглядит так, будто собирается что-то сказать, но затем замолкает.
— Что? — Спрашиваю я.
Он колеблется.
— Твои слова добры. Я не хочу их сбрасывать со счетов. Только то, что можно сделать больше, чем то, что они считают правильным. Если стремление к справедливости приводит к несправедливости, они могут посвятить себя исправлению несправедливости. И вместо этого я выбрал более слабый путь. . Я сдался. Я не думал, что это была капитуляция в то время. Я думал, это достойная жертва. Но теперь я вижу, насколько это было глупо. Пытаясь сделать то, что было благородно, я обесчестил себя, бросив свой народ и ища того, чего хотел.
— Ну, выслушав тебя, — говорю я, — кажется, тебе нужен был опыт, чтобы расти. Я знаю, что ты станешь лучшим королем, когда вернешься.
Он смотрит на меня.
— Я не могу снова стать королем. Когда Примус отбрасывает свое право, он также отбрасывает свою родословную. Мой позор известен. Этого не может быть. Я лишь могу помочь своим людям. Я больше никогда не буду ими управлять.
— Ты можешь им помочь. Подумай об этом, если ты расстроишь план Гая, это будет своего рода искупление. Ты спасешь больше жизней, чем было потеряно. Тогда ты сможешь простить себя?
Пакс выглядит задумчиво, но не отвечает. Благодаря нашей связи, я чувствую в нем растущую надежду.
Мы идем тихо почти час, в тишине комфортно. Когда мы добираемся до Кольки, становится темно. Территория Тольтека является домом для более бесплодных деревьев, где ветви растут до зубчатых, тонких вершин.
— Эти деревья называются Соковыжималками, — говорит Пакс, когда мы проходим мимо первого из шипованных деревьев.
Мы все еще идем по ветви линии жизни, но она становится тоньше с каждой шагом.
— Почему вы называете их Соковыжималками? — Спрашиваю я.
— Потому что это то, что они делают с людьми. Выжимают их.
— Умно, — говорю я с хитрой ухмылкой. — И они говорят, что Примус грубый!
— Да! Они правы, — говорит Пакс, который лучится гордостью, поскольку полностью игнорирует мой смысл.
Колька не кажется таким же укрепленным, как Джектан с первого взгляда. Город разрастается во всех направлениях, не имея четких границ. Кажется, что атака может исходить сверху, снизу или даже со стороны. Я не вижу ни ворот, ни охраны, ни стен. Но когда мы идем по коварному пути из шипованного дерева на главную улицу города, я замечаю движение теней. За исключением того, что это не тени, это то, что находится в тени. Самцы примуса ждут в трещинах между зданиями, крышами, под деревьями, закопанные в листьях, и я даже вижу фигуры среди местных жителей, которые внимательно смотрят на нас.
— Кто они такие? — Спрашиваю я Пакса так тихо, как могу.
— Наблюдатели. Отец моего отца назвал их, установив порядок. Это наша армия и наша полиция. Они дают врагу ложное чувство безопасности. Те, кто их видит, не совершают преступлений из страха быть пойманными. Те, кто их не видит, пытаются совершить преступления и оказываются пойманными. Это очень эффективная система.
— Понимаю. И террористам удалось поджечь половину вашей деревни с ними на страже? — Спрашиваю я, видя еще больше затененных фигур, скрывающихся везде, куда я не посмотрю.
— Да, — говорит Пакс, хотя я чувствую, что у него есть давние сомнения по этому поводу. — У меня было много друзей среди Тольтеков, и мы посмотрим, правда ли это.
18
Пакс
Мы входим в бар в верхней части Кольки. Я не горжусь тем, что привожу Миру в такое место, но я знаю, если, где и найду моего старого друга Давосо, то здесь. Интерьер купается в мягком розовом свете из биолюминесцентных грибов. Женщины, носящие очень прозрачное и очень минимальное количество одежды, перемещаются от стола к столу, часто оставляя руки на плечах слишком надолго или прижимая свои сиськи к лицам посетителей, когда они наклоняются, чтобы взять напитки. Наверху, я слышу различные ритмичные удары, и я знаю, чем бар зарабатывает на свое содержание сегодня.