Вольмонд был другим.
Он звал меня, манил, требовал исследовать его. Он был похож на книгу в яркой обложке, внутри которой — интрига. И невозможно узнать заранее, понравится текст или нет, но красочный переплёт уже привлекал внимание.
Альверон вернулся поздно. Хлопнула дверь, застучали сапоги по мраморному полу. Я осталась на балконе, наблюдая за танцующими огнями ярмарки. Я ждала. Ждала, когда он заговорит со мной, но и в этот раз супруг прошел мимо.
Его молчание продолжалось три недели…
Три долгих мучительных недели. И, увязнув в трясине бесконечной вины, я решила, что терять мне уже было нечего…
Шутила канцлер или говорила правду, в нашем шкафу я обнаружила глухое покрывало. То самое, в которое облачались женатые вольмондцы. Предназначалось ли оно Альверону или просто лежало среди прочих вещей — значения не имело. Оно попалось мне на глаза очень кстати: светлую эльфийку легко заметить среди дроу, но кто поймёт, что за персона перед ним в этом одеянии?
Ткань оказалась плотной, но дышащей. Приятной на ощупь. Дорогой. Сетка затрудняла обзор, руки терялись в рукавах, длинный подол замедлял движения. У меня появилась смешная семенящая походка, но это ничто по сравнению с уникальной возможностью — увидеть Вольмонд. Гулять по его улицам, дышать ароматами, видеть, слышать и чувствовать…
Когда Альверон уехал, я раздала слугам задачи, а сама покинула дом, через дверь в прачечной.
Мой побег был временным. Тайная прогулка, опасность, щекочущая нервы, а в планах — возвращение домой. Я не собиралась убегать в неизвестность. Хотела вздохнуть, отвлечься от молчаливого гнёта. С собой я взяла лишь пару монет в суме и маленькую подвеску на цепочке.
Свобода пьянила.
Бродить по мостовой — блаженство. Никто не оборачивался, не смотрел в след, не показывал пальцем. На меня не обращали внимания. На площади горели флуоресцентные огни, магические кристаллы заменяли фонари и лампы. В самом центре торговцы разворачивали товары, зазывалы расхваливали ассортимент, бродячие артисты показывали чудеса пантомимы.
Возле храма плотники колотили деревянный помост.
— Что это? — стараясь изобразить мужской бас, спросила я у торговки книгами. — Там… праздник?
На прилавке любовные романы цвели, как тюльпаны в мае. Самыми яркими, расписными обложками. То, что в Ливеноре было не достать, здесь стелилось сорняком в поле.
— Ты что, с ума сошёл? — выгнула торговка пепельную бровь. — Казнь же! Мятежников-рецидивистов.
Эльфийка вела строгий товарный учёт. Макала перо в чернильницу и выводила суммы продаж на куске пергамента.
— Мятежников? — удивилась я.
— Хах, верно жена твоя тебя не посвятила, — хмыкнула дроу, приняв меня за женатого эльфа. — Преступников поймали. Непокорных мужиков, которых жёны в гаремах мало пороли. Они устроили покушение на уважаемого нашего канцлера, и, хвала Полнолунию, их гнусные делишки закончились провалом.
— Покушение? — воскликнула я, едва не позабыв понизить голос.
— Ты совсем молодой что-ли? — нахмурившись, эльфийка принялась вглядываться в сетку на моих глазах. — Да об этом же столица второй месяц гудит!
Её слова глубоко поразили меня. Вот ведь рядом столы и лавки. Народ сидит, забавляется, хмель льётся рекой, угощения разметают на торгу с прилавков. Едят, пьют, праздно беседуют в ожидании… казни?
— Ты литературу брать будешь? — махнула продавец на разляпистые книжонки и, не заметив пузырёк с чернилами, опрокинула аккурат на мой широкий рукав.
— Ох-х, — огорчилась я, глядя, как пятно расползлось нелепой тёмной кляксой.
Такую абстракцию самой не отстирать, а прачке отдашь — заподозрит.
— Ах ты, ротозей! — заорала вдруг на меня торговка. — Чернила мои пролил, пакостник. А ну-ка! Где твоя жена? Пусть добавит тебе к ужину плетей.
Прохожие вдруг заозирались. Кто-то остановился, предвкушая скандал.
— Простите, — поспешила ретироваться я и бочком попятилась в самую гущу толпы. — И-извините.
— Давай-давай, проваливай, — взвыла дроу. — От вас, от мужиков, одни проблемы!
Прогулка затянулась, пора было возвращаться в поместье. Я хотела повернуть назад, но не успела. Внезапно протрубил рог, горожане, как по команде, поднялись со своих мест и с ликованием направились к помосту. Миг — и меня вынесло толпой к самым первым рядам главного представления.