- Если они не дети, - Карин поднялась. – Интеллектуально и эмоционально твои морлоки заторможены на уровне подростков, Макс.
- Небогатый у меня опыт общения с подростками, - Ройе хмыкнул. – И далеко не позитивный.
- При том, что у тебя есть тринадцатилетний сын, - напомнила Карин. – И если все сложится – больше не будет необходимости держаться от него в стороне.
- Кстати о сыновьях, - мрачно напомнил Северин.
- Да. Анибале нужно взять с собой. Это не обсуждается.
- Я с рождения почти не видел его – а теперь мы проведем вместе часов пять на бору катера, и мне снова придется его отдать… - Северин и не пытался спрятать тоску и ревность.
- Ты не изменишь того факта, что он вырос без тебя.
- Нет. Но меня это бесит.
- Многое бесит и меня, - сказал Ройе. – Но я не позволяю себе этим руководствоваться. У нас есть сейчас более насущная задача, чем наведение эмоциональных мостов между тобой и сыном.
- Я весь внимание, - теперь Северин не скрывал язвительности.
- Ты знаком с древней логической задачкой о волке, козе и капусте?
- Макс боится отпускать тебя одного, - пояснила Карин. – Как бы тебя там не сожрали. И как бы ты не наговорил и не наделал глупостей.
- Например, каких? – ощетинился Северин.
- Например, от тебя могут потребовать подтверждения Клятвы Анастассэ.
- Пусть поцелуют меня в мое имперское место! – Северин хватил ладонью по столу.
- Вот! Именно это я и имел в виду, - Ройе встал и начал мерить Тессеракт шагами. – Ты готов пустить все наши труды и жертвы псу под хвост ради возможности здесь и сейчас выкрикнуть то, чего тебе хочется!
- Скажи лучше прямо: ты боишься, что я и в самом деле крестился!
- Я не боюсь! Но я бы и не удивился. Это в твоем духе – даже без веры, просто чтоб нам, «лицемерам» назло. И выкрикнуть об этом на весь Звездный Зал. И все обгадить.
- Слушай, Макс, для меня не секрет, за кого ты меня держишь. Но если ты думаешь обо мне настолько плохо – то почему ты, сожри тебя Эрлик, организовал переворот не в свою пользу? Ты был бы куда лучшим главой для этого клана.
- Возможно, ты не заметил, - сухо сообщил Ройе, - ты, художественная натура, обычно не замечаешь ничего вокруг себя, если оно недостаточно впечатляюще выглядит для воплощения в камне. Но речь идет о спасении не только клана Сога. Под вопросом существование дома Рива. И если бы я совершил переворот в свою пользу – я ничем не мог бы послужить Дому. После такого фокуса никто не позволил бы мне стать тайсёгуном.
Возникшую тишину нельзя было назвать даже гробовой. Такая бывает только в рубке боевого корабля в последние доли секунды перед залпом.
Огата подпрыгнул и, весьма ловко даже для здорового человека, зацедил Ройе ногой в челюсть. Ройе блокировал удар, но живая плоть и кость оказались слабей металлопластикового протеза. Рука Ройе повисла, и Огата беспрепятственно отвесил ему затрещину.
- Это тебе за художественную натуру, - сказал он. – А то, – он кивнул на отекающую руку Ройе, - за тайсёгуна.
- Хотя по логике вещей надо бы наоборот, - вставила Карин. – Покажи руку.
Ройе поднял предплечье и пошевелил пальцами.
- Перелома нет, - сказал он. – Северин, а кого ты будешь бить в столице?
- Никого, - огрызнулся Огата.
- Ты в самом деле плохо о нем думаешь, - Карин улыбнулась мужу. – Он сможет, потому что любит меня. Потому что если я смогла выдушить из себя эту вашу несчастную Клятву, пусть даже солгав при этом – то, конечно же, он сможет подтвердить, что остался ей верен.
- О, боги, - вырвалось у Ройе. – Ну, ты-то зачем этим бравируешь?
- Я? – Карин хохотнула. – Макс, у меня и в мыслях не было этим бравировать. Но подумай сам, что я чувствовала, когда люди, смешавшие меня с дерьмом, требовали от меня клятвы в том, что я-де не стану при обсуждении наших общих дел взывать к Господу. А все наши общие дела состояли в том, что они заставили меня развестись с мужем, отобрали у меня сына, а меня сунули в бордель. Неужели они почувствовали бы себя хоть в какой-то мере неловко, если бы я ссылалась на Господа и Его заповеди?
- Женщинам твоей веры ссылки на Господа мало помогали, когда сильные мира сего проделывали с ними то же самое. Вы же чтите Жанну, почему ее история вас ничему не учит? Ладно, вам хочется верить, что ее действительно сожгли – это ваше дело; но сколько поколений должно смениться, чтобы до вас наконец-то дошло, что ссылки на веру в общих делах только добавляют лжи и лицемерия?
- Кому добавляют? Судьям? Пожалуй. Но, Макс, ты понятия не имеешь, о чем говоришь, если речь идет о жертве лицемерия. Пусть Жанну убили – но не сломали. Вы же начинаете с того, что ломаете. Вы отнимаете у человека последнее, за что он еще может держаться – веру в то, что он прав; веру в то, что за справедливое дело нужно стоять до конца, даже если в обозримом пространстве-времени ничего похожего на справедливость не наблюдается. Вам мало вышибить из-под висельника табуретку – нужно, чтобы он соскочил сам, и с улыбкой. И вы еще хотите, чтобы эта улыбка была искренней? – Карин снова засмеялась. - Я солгала вашим комитетским, что не буду в общественной жизни руководствоваться своей верой и ссылаться на нее – потому что мне позарез нужно было гражданство; мне нужно было выжить и хотя бы попытаться вернуть свое, то единственное, что было моим по праву – любовь и уважение своего ребенка. И ты, Макс, лучше благодари то, во что веришь, за то, что это была ложь; за то, что вот здесь я осталась христианкой, - Карин положила руку на грудь. – Потому что в ином случае проскрипционные списки, которые мы составляем, были бы намного, намного длиннее.
Северин подошел к ней и обнял, погрузив лицо в волны черных волос.
- Как же я тебя люблю, - сказал он. – И как я слаб, когда тебя нет рядом…
- Северин, - Карин сжала его руки. – Мы все понимаем, что лететь с тобой я не могу. Кто-то должен остаться в этой лавочке, и это не может быть один Макс, потому что он не имеет отношения к семье Огата. И это, к сожалению, не можешь быть ты – потому что меня Совет Кланов не примет.
- Если вы закончили с нежностями, - сказал Ройе. – То прикажите собирать вещи. А я пойду к Паулю, может, он что-то сделает с этой рукой…
На запястье Карин пискнул терминал сантора.
- Да, Анита… Что? Конечно, веди ее сюда, - женщина отключила терминал и повернулась к Огате. – Это Шана. И она не говорит Аните, зачем пришла. Это значит…
- Что мальчишке все-таки хватило мозгов обратиться именно к ней, - Огата облегченно вздохнул. - Слава Богу!
- Хм… - Ройе посмотрел на него со значением.
- Макс, проникновенно сказал Огата. – Если бы я и вправду крестился в плену – я бы обязательно тебе сказал, хотя бы затем, чтоб позлить. Но я не крестился там. Просто подхватил несколько выражений. Понимаешь, иногда в жизни действительно происходит что-то, за что хочется сказать спасибо – а некому. В такие минуты я поневоле завидую имперцам.
- А когда хочется проклясть – а некого – ты им не завидуешь?
- Завидую, - признался Северин. – Токарев был прав: наши отцы-основатели тоже читали _свою_ Библию. Самым важным в книге Иова им казалось, что Бог творит что хочет, а Иов кается на пепле и вретище. А мне самым важным показалось то, что с Богом можно поругаться. Я не понимаю, какую радость можно найти в том, что Вселенная или там Судьба не хочет творить с нами то, что она творит. Не хочет, а все равно творит. Некого даже выматерить. Отца? Он был таким, каким его родили и воспитали. Мать? Задатки стервы в ней были всегда, но если бы папаша не отнял у нее Рина, она, может, и не остервенела бы окончательно. Она ведь хотела не больше того, чего хочет любая нормальная женщина – любви, тепла человеческого, секса не по обязанности, а по взаимному влечению… И ведь не найдешь того, кто отнял у нее это право и не скажешь – верни, сволочь, назад…
- Такова цена наших социальных привилегий, - отрезал Ройе. – И ты понимаешь это не хуже меня.
- Но ее не спрашивали, хочет ли она платить эту цену! И меня не спрашивали. Может, я предпочел бы разгружать навеги – и быть хозяином своей жизни! Это же абсурд, это уму непостижимо – впервые я ощутил себя свободным в плену, с отожженными по саму жопу ногами! Как это так, Максим? Почему? Что же это у нас получилось – у самого свободного Дома из всех вавилонских Домов?