Паштет, хотя его было немного в баночке, оказался довольно калорийным и питательным. По крайней мере, я почувствовала себя сытой. И – умиротворённой.
Спать! Немедленно спать, – с этой мыслью я слезла с табурета, как вдруг из угла раздался какой-то низкий гудящий звук.
Только сейчас я обратила внимание на некий агрегат – точь-в-точь такой же, как в рабочем кабинете Магистра.
Агрегат погудел ещё немного, потом что-то внутри него щёлкнуло, и в следующую минуту над его поверхностью начали появляться изображения письменных знаков. Они были похожи на надписи на неоновых вывесках, только выглядели более невесомо, воздушно. Я догадалась, что это была голограмма некоего послания. Его строки возникали одна за другой постепенно, в определённом ритме.
Приглядевшись к ним, я прочла следующее:
«Многоуважаемая госпожа Мия!
Учёный Совет Гильдии мыловаров Гортины выражает Вам свои соболезнования в связи с трагической смертью Великого магистра господина Саунони. Для обсуждения формальностей ждём Вас завтра к полудню во Дворце Гильдии».
Сухой, деловой стиль письма вызвал у меня тревожные мысли. По своему опыту я знала, что «обсуждение формальностей» обычно заканчивается чем-то неприятным. Например, строгим выговором, понижением зарплаты или даже увольнением. Но, какой бы сюрприз ни приготовили для меня коллеги-мыловары, этого было не избежать.
Голограмма письма распалась на фрагменты, а потом исчезла без следа, точно растворилась в воздухе, и на кухне снова воцарилась тишина.
«Хоть бы не проспать свою первую в этом мире деловую встречу», – подумала я и отправилась спать.
Глава 16
За ночь, которую я, кстати, проспала как убитая, погода на Гортине резко изменилась. Температура упала: это я поняла, когда, откинув лёгкое, как пух, тёплое одеяло, выбралась из постели. Вместо ощущения утренней бодрости меня всю, до самых костей, пробрало от ледяного холода. Я поёжилась, встала с кровати и, завернувшись в одеяло, прошлёпала к окну.
Похоже, этим утром Айя Триада проснулась в дурном настроении и отказывалась дарить Гортине тепло и свет. Она хмурилась и смотрела на планету вполглаза, а точнее: вполовину одного из своих трёх глаз. Зато ветер унялся, и на горизонте больше не наблюдалось резвящихся на серых просторах пыльных фейерверков.
А ещё шёл дождь. Самый обыкновенный дождь.
Надеюсь, он и вправду обыкновенный и безобидный, а не какой-нибудь токсичный. Например, кислотный, – почему-то подумалось мне. Хотя мои опасения были вполне обоснованны: планета-то чужая и лично мною пока ещё малоизученная.
Вспомнив о предстоящем Совете, я поспешила в туалетную комнату.
Только сейчас мне предоставилась возможность ознакомиться с такой важной стороной гортинского быта, как соблюдение гигиены.
Душевая кабина оказалась очень симпатичной, креативной и удобной. Она была стеклянной и выглядела как яйцо гигантской доисторической птицы. Когда я вошла в неё, двери автоматически закрылись, защищая меня подобно скорлупе. Таким образом, мне предоставлялась возможность почувствовать себя птенцом птеродактиля. Душ крепился прямо на стену и не был оснащён какими-либо декоративными деталями. В то же время его плоская квадратная лейка могла переключаться на любые режимы подачи воды – от бурного и шумного водопада до ленивого и ласкающего слух летнего дождя.
Мыльница также была изготовлена из прозрачного стекла и имела форму лепестка. В ней лежал кусочек мыла неопределённого цвета – вроде бы белый, но с каким-то сероватым напылением. Я взяла его, понюхала. Аромат был очень приятный, но незнакомый: я не смогла определить, что являлось основным сырьём, а что – наполнителями.
Лас говорил о том, что мыло на Гортине превратилось в предмет роскоши. Думаю, что господин Саунони мог (учитывая его привилегированное социальное положение и профессиональный статус) позволить себе пользоваться натуральным мылом. Поэтому я принялась мылиться без боязни заработать какую-нибудь кожную болячку. Которая, к тому же, по словам того же Ласа, могла иметь некие серьёзные последствия.
Закончив водные процедуры, я обернулась широким прямоугольным куском полотна, которое, должно быть, выполняло функции полотенца. Оно лежало здесь же, на стеклянной полке, в нише из натурального камня.