Давным-давно, еще в дозамужний период, Эрика написала глав пять-шесть задуманного романа, и сюжет неумолимо клонился к благополучной развязке, но тут...
2
... Эрику командировали на Красную площадь делать репортаж о военном параде в честь Дня Победы. Увешанная двумя устаревшими диктофонами (как практикантке одного из московских радиоканалов ей еще не полагался звукооператор), Эрика наговорила положенные полчаса, от которых после монтажа останется от силы минуты три, записала фон – грохот танков, бронетранспортеров и громогласное «Ура!» - и начала проталкиваться к выходу, как вдруг увидела Его. Он стоял возле гостевых трибун и с легкой ухмылкой поглядывал по сторонам.
- Позвольте представиться? Лейтенант Василий Сванидзе. Я могу дать вам интервью.
«Как он похож на книжного героя! Василий и к тому же Сванидзе, и к тому же, кажется, летчик - взрывоопасная смесь!», – успела подумать Эрика и сразу же заинтересовалась. Она, конечно, сознавала, что не может соперничать со своей любимой Скарлетт, особенно сейчас, когда шею оттягивало пудовое репортерское снаряжение, подмявшее под себя взмокшую от пота блузку и измятый пиджак. Но Василий ничего этого не замечал.
Роман развивался бурно. Василия как отличника боевой подготовки премировали поездкой в Москву всего на три дня, а время неслось стремительно. Сначала Эрика записывала его рассказы о гарнизонной жизни на диктофон. Когда батарейка села окончательно, они, прихватив несколько пузатых бутылок «Токайского», поехали к Васиному однополчанину, тоже «отличнику», заехавшему к чьей-то родственнице. Родственницу звали Апполинария. Родом она была из дальней архангельской деревни и когда говорила, казалось, что буква «о» перекатывалась у нее во рту. Вчетвером они сидели до утра в прокуренной комнате, пили вино и пели песни о суровых красотах Севера, о белых ночах и северном сиянии. Эрика представила Васю в голубой шинели и крутой фуражке среди сугробов, одинокого и замерзающего, и почувствовав, как защемило сердце, поняла, что в ее жизни наступает полоса перемен и подвигов.
Вернувшись, наконец, домой, она достала папку с недописанным романом и перечитала последние строки. Ее героиня, Ксения, дочь русских эмигрантов, только что выпустилась из дорогого закрытого пансиона в швейцарских Альпах и стояла перед вратами в новую жизнь. Но куда вели эти врата не знала пока ни Ксения, ни Эрика. Перед глазами крутился лейтенант то на вороном коне, то в сверкающем самолете-перехватчике, то в виде памятника Неизвестному солдату, и Эрика поняла, что литература может подождать, а Василий – навряд ли.
3
- Квартир в части нет, - отрезал усатый капитан, председатель жилищной комиссии полка. – можете жить в офицерской гостинице или поищите комнату в деревне.
- Странно, - удивлялась Эрика, направляясь к офицерскому общежитию. – Я всегда считала, что летчики в армии – белая кость...
- Конечно, какие сомнения, - с загадочной улыбкой поддержал ее молодой муж. – А еще говорят, что у них голубая кровь.
- Что-то он перед тобой не очень расшаркивался. Сам капитан в самолет, видно, ползком влезает – ишь, пузо наел! Наверное, все больше по хозяйственной части?
Они шли по деревянным тротуарам в метр шириной. Блестящие от утреннего мороза доски хрустели и пружинили под ногами. Май был в разгаре, а здесь по обе стороны дорожки высились белоснежные сугробы, наступали припудренные снежком пепельно-синие ели и глушила тишина. Эрика едва переступала по мосткам высокими каблуками, которые то и дело проваливались в щели. Нос ее покраснел, пощипывало щеки, изо рта клубился пар. «Север! – размечталась про себя она. – Как здесь, наверное, хорошо пишется! Я закончу свой роман и стану известной...».
Задумавшись, она уткнулась лицом в шинель остановившегося мужа, каблуки предательски разъехались в стороны и Эрика едва не села на «шпагат».
- Знаешь, за что я полюбил тебя? – неожиданно спросил Василий, помогая принять вертикальное положение и отрясая снег.
- Скажи! – потребовала Эрика, приготовившись услышать объяснение в любви.
- За твое богатое воображение. Я ведь никогда не говорил тебе, что я летчик. Это ты сама почему-то решила. Конечно, я догадывался, что ты думаешь ... но ты не сможешь обвинить меня в хитрости или обмане, потому что ...