После нескольких дней тоскливого одиночества Эрика решила бурно включиться в скудную общественную жизнь. В гарнизонном клубе вакансий не оказалось, и московская журналистка направилась в соседний поселок. Он располагался километрах в двух от гарнизона или, как тут выражались, «за лесом». Первым делом Эрика посетила редакцию поселковой газеты «Савинский рабочий», освещавшей трудовые будни и досуг трудящихся известкового комбината и окрестных леспромхозов. Свежая струя столичного оптимизма произвела впечатление на старенького редактора и районный партийный комитет. За Эрику ухватились двумя руками, назначили оклад в девяносто рублей и предоставили небольшую комнату с водопроводом в поселковом «Доме колхозника». Вскоре, нарядившись в телогрейку, валенки с калошами и шапку-ушанку, Эрика делала бравые репортажи из перекошенных коровников, в которых даже в мае солома примерзала к копытам животных, и из сельских клубов, где угрюмая молодежь отплясывала в тулупах кадриль и танго. Она брала интервью у пропитых насквозь передовиков производства и вежливо отказывалась от приглашения «отлить в сугроб» в дальних лесных хозяйствах.
4
Когда пришло время рожать, Василия дома не было. В это время как раз проходили очередные учения, и он практически жил на аэродроме. Эрика с трудом выползла на высокое крыльцо бревенчатой избы с надписью «Дом колхозника», где они с мужем жили в гордом одиночестве вот уже полтора года, и прикинула взглядом расстояние до поселковой больницы на дальнем пригорке. «Да, два дня лесом, три дня полем...», - невесело подумалось ей.
Суровое августовское солнце прощально выглядывало из-за туч. Только ленивый мог не заметить прихваченную утренним морозцем буро-зеленую траву и лысеющие с каждым днем деревья. На улице не было ни души – народ заступил на трудовую вахту. Глубоко вдохнув чистый прохладный воздух, Эрика натянула резиновые сапоги, подхватила сумку со сменным бельем и тронулась в путь.
Пожалуй, впервые она пожалела, что не послушалась маминых советов и не поехала рожать в Москву. Или хотя бы в Плесецк, районный центр. Там, по крайней мере, можно было позвонить куда-нибудь, вызвать «Скорую помощь». «Первый раз быстро не рожают, - бормотала Эрика сквозь нарастающую боль и страх. – Наш паровоз, вперед лети... Смело, товарищи в ногу...». Когда впереди показался больничный забор, она поняла, что пора сдаваться, и завопила во весь голос. В навалившемся откуда ни возьмись тумане только успела заметить, как в окнах дрогнули занавески, услышала скрип открывшейся двери и рухнула в пожухлые кусты...
Открыв глаза, Эрика увидела рядом знакомое лицо тетки Полины, больничной санитарки.
- Проснулась, девонька? Ну, и ладно. – Тетка Полина, большая ширококостная женщина, подоткнула одеяло и заботливо пощупала у Эрики лоб. – Нехорошо. Офицерская жена, в газете пишешь, а дитя родила чуть не под забором.
Эрика вдруг поняла, что живота у нее больше нет, и задохнулась от ужаса: «Мама говорила, говорила...», - забилось в голове.
- Тихо! Тихо, не трепыхайся, нельзя тебе, - ухватила ее тетка Полина. – У нас младенчики не мрут. Вон она, цела-целехонька, на все четыре кило потянет. Вылитая мартышка!
Эрика посмотрела в угол комнаты на расписную деревянную люльку, в которой посапывал туго спеленатый ребенок. Накатила волна слабости и пронзительного умиления.
- Как назовешь-то?
- Не знаю. Васю подожду. Он, наверное, и не догадывается. Вообще-то, мы мальчика хотели...
- Мальчонке оно, конечно, легче по жизни... Ты поспи еще, давай. На еродром скоро машина пойдет, скажут уж твоему лейтенанту, - пообещала санитарка и погладила Эрику по волосам.
- А где доктор? – чуть слышно прошептала та.
- Нету дохторши, в район вызвали. А рожениц только ты одна и есть на все отделение. Наши-то бабы ужо немолодые, сама знаешь, к родам неспособные. А девки почти што все в Плесецк подрапали. Вот и племяха моя, Тонька, тож поперлась... Шкура у ней горит!
- А кто роды у меня принимал? – нетерпеливо перебила Эрика.
- Кто-кто... Я и принимала. Дело-то немудреное, простое. Не ждать жа. – Санитарка засмущалась и ушла, плотно прикрыв за собой дверь.
Глядя ей вслед, Эрика стала мысленно сочинять письмо маме и подругам. Воображение заработало на полную катушку, и ее поход в родильный дом превратился в веселый приключенческий рассказ. Она придвинула поближе колыбельку с мирно сопящей дочкой и удобней устроилась в постели. Улыбнувшись, Эрика подумала о далекой московской жизни, об интервью с артистами и космонавтами, о театральных премьерах и шумной столичной тусовке. Все казалось таким нереальным, зыбким, как, например, теплая ванна с шипящей ароматной пеной или голубой импортный унитаз в родительской квартире. Не говоря уже о Швейцарских Альпах.