— Я не плачу. Это ты плачешь.
Провожу рукой по щеке. Это плачу я? Но почему?
— Что случилось?
— Ты сама виновата.
— Что я сделала?
— Ты сама так хотела.
Ханна распускает волосы. Ноги и руки совершенно чисты. На них нет привычного узора из тонких ровных линий.
— Кто ты?
— Я — Ханна.
— Что происходит?
— Ты сама виновата.
— Я не виновата.
— Ты сама этого хотела.
Ханна проводит рукой по шее и откидывает голову назад.
— Перестань.
— Ты виновата. И только ты.
— Я ничего не сделала.
— Это сделала ты.
На ногах и руках моей Ханны проступают красные ленточки. Они появляются внезапно, из ниоткуда и покрывают бедра. Справа, слева, изнутри.
— Не делай этого.
— Я ничего не делаю, это ты.
Голос Ханны слабеет.
— Не уходи.
— Я не ухожу. Это ты уходишь.
— Ханна! Ханна! Ханна!
— Что… что?
Простыни с бледно-розовым рисунком исчезли. Пятна, тени, люди, яркий свет.
— Выключите свет!
— Ханна!
— Что?
Я делаю над собой усилие и сосредотачиваюсь на одном из пятен.
— Айк? Откуда ты?
— Ты в порядке?
— Все хорошо. Где я?
Комната не кажется мне знакомой. Бездушные и блеклые стены. Железная подставка для капельницы.
— Господи, ты в порядке.
— Айк, что происходит?
— Ничего. Ты в больнице. Все будет хорошо.
— Все будет хорошо, — я повторяю эти слова. Они во мне. Всегда со мной. Они спрятаны под кожей и бегут по венам.
— Почему я здесь?
— Ты не приходила в себя.
Боль в правой руке становится заметней, и я выдыхаю.
— Как ты здесь оказался?
— Мне позвонил парень. Дастин. Сказал, что везет тебя в больницу.
— Дастин?
Я сглатываю скопившуюся слюну во рту.
— Да.
— Он здесь?
— Вышел куда-то. Он твой студент?
— Да… студент… Дастин. Давно я здесь?
— Четыре дня.
— Четыре дня?
— Да, Ханна. Но теперь все хорошо.
— Мама? — я практически подскакиваю, но руки Айка удерживают меня.
— Хорошо. Она дома. С ней осталась тетя Мэй.
— Тетя Мэй?
Ничего в моей голове не откликается на это имя. Просто пустота.
— Мамина кузина.
— У мамы нет кузин.
— У мамы есть кузины.
— Я о них ничего не знаю.
— Ты просто забыла.
Айк качает головой. На его лице я вижу беспокойство и раздражение одновременно. Он злится? На меня? Почему?
— Не нужно было оставлять маму одну. Вдруг кто-нибудь придет.
— Кто придёт?
— Ты сам знаешь кто!
Не могу поверить, что Айк упрямо не понимает меня!
— Ханна, прекрати это. Это уже пугает.
— Что пугает? О чем ты?
— Ханна, отца нет! Он больше никогда не придет. Никогда, слышишь.
Его пальцы больно впиваются в мои плечи. Почему он так говорит?
— Что ты говоришь?
— Ханна! Хватит! Я позову врача.
Он поворачивает голову, но я не могу ему позволить уйти от ответа. О чем он говорит?
— Что значат твои слова?
— Он не придет никогда. Никогда. Его нет. Ну, почему ты не посещала психотерапевта?! Я же говорил, что так лучше. Почему ты никогда не слушаешься меня?
Голова начинает раскалываться. На кусочки, на атомы. Айк сошел с ума. Он говорит такие странные вещи. Что с ним?
— Айк. Что ты говоришь?
— Ханна, я так больше не могу! Я должен что-то сделать. Ты не можешь справиться с этим сама.
— С чем?
— Ханна, отец не вернется. Потому что ты убила его.
— Что?
Айк определённо сходит с ума! Кто кого убил?
— Ты сейчас говоришь странные вещи.
— Тебе помогут. Я обещаю. Все будет хорошо.
Ханна исчезла. Я теперь одна в этой белой пустоте.
— Ханна, где ты? Ханна?
Мой голос растворяется в пустоте. Куда она ушла?
— Где ты?
— Я здесь.
Теперь я вижу ее. Она лежит на белом полу. На ней красное кружевное белье.
— Куда ты пропала?
— Я всегда здесь.
— Что случилось со мной? Где мы?
— Нигде.
— Так странно.
— Это все ты.
— Почему ты лежишь?
— Я всегда лежала.
— Почему?
— Так было нужно. Ты сама этого хотела.
— Я не хотела ничего.
— Айк сказал, что ты убила его. Это правда?
— Нет.
— Тогда почему Айк так сказал?
— Не знаю. Мне это все снится. И ты, и Айк, и эти простыни.
— Ты убила его?
— Я никого не убивала.
Белая пустота наполняется цветом медленно. Начиная снизу прямо под моими ногами. Пространство приобретает розоватый оттенок, затем темнеет и становится алым.