Засевшая в Ковчеге тварь была разумна и это пугало больше всего. Что если подобные существа заселят всю планету? Каким станет этот мир под их властью? И что будет, если одно из этих инопланетных порождений сможет как-то проникнуть на Землю.
Подобные мысли мучают меня сильнее незаживающей гноящейся раны, но боль по твоей утрате, любимая, затмевает их все. Надеюсь, ты всё ещё ждёшь меня на берегу тёмных вод беспокойного Стикса. Я чувствую твоё ожидание, будто сгусток пульсирующего тепла рядом со слабеющим сердцем. Я знаю, что ты не уйдёшь оттуда, пока я не вернусь к тебе из мира живых. Там мы, наконец, воссоединимся. Очень скоро. Подожди ещё чуть-чуть. Самую малость. Я иду. Почти уже… почти.
В том месте где Стикс впадает в Коцит.
Там где начинаются Стигийские болота.
Ты услышишь мою песню, любимая.
Я спою её для тебя в последний раз…
Я окунусь в тёмные воды Стикса как великий Ахилл и получу бессмертие и полную неуязвимость. Затем я закалю в потусторонней реке свой меч, словно Гефест закаливший меч для царя Давна. И я вернусь, чтобы карать. И месть моя будет словно красивая песня стремительной и возвышенной. Неутомимой и беспощадной. Холодной как само небытие.
Под руками ощущался ледяной шершавый металл.
Лицо обдувал приятный сквозняк, пахнущий уже знакомыми запахами нагретого железа и подгоревшей проводки. Дит лежал на спине, боясь пошевелиться, боясь открыть глаза. Он снова был там, откуда однажды начал свой долгий казавшийся бесконечным путь.
Что если кольцо Уробороса только что замкнулось? Что если он снова попал в самое начало, однако хорошо помня всё то, что с ним уже произошло. Чтобы пройти весь полный опасностей путь снова и попытаться что-то исправить. Спасти тех, кого не успел спасти в первый раз и сделать совершенно иной выбор.
Через мгновение стало ясно, что в заброшенном Ковчеге он не один. Рядом кто-то дышал. Дит отчётливо слышал чужое прерывистое дыхание. Совсем близко. Достаточно просто протянуть руку и…
Но Дит боялся.
Боялся снова обмануться.
Боялся, что его самое сокровенное желание будет исполнено, но исполнено не так, как он сам того хотел.
Что он скажет ей? А что если она его не вспомнит. Кто они друг для друга? Жалкие осколки стремительно сгоревшей жизни. Тени когда-то искренне любивших друг друга людей с безвозвратно искалеченными судьбами. Мёртвое эхо всё ещё витающее в полутёмных глухих коридорах Тартара.
— Ты вспомнишь, — прошептал Дит, не узнавая свой собственный тихий голос. — Ты обязательно всё вспомнишь. Просто нужно набраться терпения, а терпения у тебя целый бездонный тёмный колодец…
Лежащий рядом человек пошевелился, его дыхание участилось. Дит осторожно нащупал холодную руку с тонкими длинными пальцами. Его сердце забилось быстрее, грозя в любую секунду разорваться в клочья. Ему не нужны сомнения, ему нужен живой любимый образ, пусть и в самом страшном и чудовищном мире из всех существующих. Спасение от сжигающего дотла одиночества.
Нужно на что-то решаться. Оттягивать момент истины было бесполезно и малодушно. Глупое бегство в самого себя. Лучше узнать всю правду сразу. Возможно, она убьёт его. Ну и пусть. Ведь он итак давно уже умер. Какая теперь, в общем-то, разница? Жестокая циничная игра со странными, сводящими с ума правилами.
— Ты воссоздал её для меня? — хрипло спросил Дит, не смея оборачиваться потому что он хорошо помнил чем это закончилось для Орфея. — ЧТО ты вернул мне? Отвечай!
Но тёмный бог молчал.
Дит тяжело поднялся на ноги. Поплотнее застегнул непослушными пальцами армейский китель. Его била дрожь. Надо было уходить. Его путь сквозь царство Аида на самом деле только начинался. Самый важный из всех. Последнее испытание. И он не должен его бездарно провалить.
Немного постояв на месте, Дит устало побрёл вперёд, туда, откуда дул тёплый сквозняк. Сквозняк задувал из открытого люка. Песчаная буря снова разбушевалась.
За спиной чувствовалось движение. Кто-то неуверенно шёл следом, касаясь руками железных стен, чтобы не упасть. Оборачиваться было нельзя, потому что можно всё потерять и тогда он снова окажется среди голодных равнодушных чудовищ и мрачная история завершится новым витком кошмара, который, в конце концов, полностью и бесповоротно сожжёт его как догорающую обуглившуюся головешку.