В мои обязанности входит ещё мытьё полов и прочее по содержанию бара в чистоте, но и тут без особых проблем - в полумраке с уборкой можно не заморачиваться. Всё же, перед закрытием, я старательно вожу мокрой шваброй по липкому полу и протираю толчок, потому что пьяный посетитель - не всегда меткий посетитель. Резиновые перчатки, такие, знаете, унылого желтого цвета, я купил на свои деньги, потому что хозяина подобные мелочи не волнуют, он орудует голыми руками.
Работаем по очереди: несколько дней я, несколько дней сам хозяин бара - коренастый мужик лет пятидесяти с лысиной посередине черепа и седыми кустиками волос по бокам. Второго работника он решил взять, видно, потому что устал корячиться в одиночку. Хоть дел и немного, а работать семь дней в неделю, когда тебе за пятьдесят, тяжко. Кроме меня, кажется, ему никто не помогает. Не знаю, есть ли у него семья, но за две недели он ни разу ни о чём таком не обмолвился, и сам я не спрашивал.
Работа не сложная. Бывают часы, когда здесь вообще никого нет. Я называю это мёртвым временем. Максимум занесёт одного посетителя, и тот или опрокинет бокал пива и плюхнет на стойку деньги со словами «без сдачи», или, зайдя, окинет помещение быстрым взглядом и выйдет. Это означает, что ему не понравилось. Есть такие посетители, которым не всё равно, где пить и есть. Я сам из таких. Но мне всё равно, где работать, главное, чтобы платили. А здесь, с учётом часов, платят неплохо.
На прошлой неделе в мою смену случился один посетитель, который всё никак не выйдет у меня из головы. Вернее, и он, и его история. Взял себе за хобби их коллекционировать, и за время работы в этом баре мне уже попалась парочка интересных. Но эта заставила меня понервничать.
2
Как я сказал, бывает в часах мёртвое время. Когда ничего не происходит, когда настенные часы сначала сбавляют, а потом и вовсе прекращают свой ход. Время замирает, тишина заливает пространство. Она сочится из щелей, из стекла входной двери, стекает с потолка. Убаюкивает. Если вдруг на улице шум - мусоровоз брякнул содержимым кузова или залаяла собака, тебя словно вышвыривает из тёплых вод на холодный камень, и ты злишься, дрожишь. Только шум стихает, и снова погружаешься в мягкую тихую негу. В это время ты не бодрствуешь и не спишь. Видишь всё, что происходит, но не двигаешься. Застываешь.
Недавно в один из таких часов в бар вошёл посетитель. И это первое, что меня удивило: как он попал в помещение, если ни скрипа открытой двери, ни его шагов я не слышал? Я сидел на коробках, наваленных под стойкой, упёршись виском в ладонь и лишь на короткое мгновение отвёл взгляд от двери, что-то будто коснулось моей ноги. Я подумал тогда: если будут крысы - я отсюда смываюсь. Не очень уважаю этих тварей -жирные и с красными глазами. И вот, поднимаю я голову, а передо мной за стойкой сидит посетитель. От неожиданности я отпрянул и задел локтем бутылки. Они недовольно звякнули.
- Я вас испугал? Простите. - сказал мужчина.
На голове шляпа, лица не видно. Он достал бумажник, выложил купюру и сказал:
- Гиннесс. В большой.
Я скользнул взглядом по купюре, и он продолжил:
- Сдачи не надо. Мельче нет, простите.
«Здесь за такое не бьют», - подумал я и вслух сказал:
- Ничего страшного.
Он показал крупные, здоровые зубы с выражением лица «еще бы». Отчего-то мне стало неприятно. Я молча поставил перед ним пиво и отошёл к другому концу стойки и принялся натирать стакан. Как делают бармены в фильмах: молча натирают стаканы, пока их клиенты накачиваются спиртным. Бармены - бесстрастные наблюдатели, которые никого не осуждают и которым не стыдно заплетающимся языком промямлить «повтори-ка».
Из колонок тихо лилась музыка - мягкий стонущий блюз, время оставалось мёртвым, не смотря на то, что в баре находился посетитель. Я заметил, что он не снял пальто, на вид недешевое, и его левый карман чуть оттягивало вниз, как будто там лежало что-то тяжелое. В этот момент он коснулся его рукой и погладил, я перевёл взгляд и понял, что он смотрит на меня. Я не смутился, мне нет дела, если перехватывают мой зависший на ком-то взгляд, но стало не по себе. То ли тоскливо, то ли жутко. Я тут же подошёл к нему, наверное, инстинкт, и сказал бодро: