- Но я не того сорта, понимаешь? - он осклабился. Верхняя губа ушла высоко и обнажила не только зубы, но и десна. - Я не любимый сын, а брат был любимчиком. Сахарным мальчиком. - его губы брезгливо поморщились.
Он помолчал, сердце моё ускоряло ритм, и продолжил:
- Мама занавесила зеркало в гостиной чёрной тканью. Какое-то суеверие, знаешь, вроде того, что мёртвые могут вернуться, если первые несколько дней после погребения не занавешивать. Вроде того, что зеркала - двери в тот мир. - Он снова сделал глоток и выдал: - А я вдруг услышал голос из зеркала. Его голос. - при этих словах он заржал. Так неожиданно, что я дёрнулся и налетел на стакан. Тот качнулся, полетел вниз и разбился вдребезги.
Сердце бешено заколотилось. Он точно ненормальный. Я бросил взгляд на тревожную кнопку. Была не была - надо взять пульт в руки. Я хотел откинуть стойку и выйти, во многих барах для экономии пространства используют откидные столешницы, но он положил на неё руку и сказал:
- Ещё немного и я закончу. Хочу, чтобы ты дослушал.
- Уберите руку, пожалуйста. Мне нужно выйти.
- За тревожной кнопкой? - он то ли улыбался, то ли скалился, то ли всё вместе. - Не нервничай, я скоро уйду. Она тебе не понадобится. Просто хочу выговориться. Облегчить душу. Разве не для этого существуют бармены? Вы как пивные священники отпускаете нам грехи, а мы после проповеди становимся чище, ничто не тяготит больше наших сердец.
Он улыбался, а шестерёнки в моём мозгу наматывали такие круги, что начинали дымиться. Не хотелось мне с ним драться, он явно тяжелее меня и выше, я же в свои двадцать два походил на худосочного немытого панка с сальными волосами. Я отступил. У него и так был не самый добродушный взгляд, а тут видно, что стал заводиться. Может, правда, выговорится и свалит? Потом я понял, что мне просто повезло.
- Что дальше было? - спросил я. Голос не дрожал, но адреналин бил в висках.
- Я подошёл к зеркалу. Ты бы подошёл? - спросил он.
- Я не знаю.
- Ты должен знать. - раздражился он. - Неужели ты бы не сделал того же, что и я?
- Наверно, сделал.
Ответ ему не понравился, но он продолжил:
- Вот и я сделал. Я сдёрнул ткань. - он замолчал, а потом выпалил: - Он был в зеркале. Мой брат.
Издаёт нервное тихое ржание и быстро шепчет:
- В крови и со сломанной шеей. Как я его тогда оставил. В подвале. Это я скинул его с лестницы. Сахарный мальчик полетел вниз и разбился на части! - он опять заржал, но тут же прекратил и обернулся, проверить, не стоит ли кто за спиной.
Я решил тогда, что он меня прихлопнет. Я нащупал рукой бутылку Джек Дениелз и крепко её сжал. Он снова продолжил:
- Ты на него похож. Скажи, ты бы простил такого старшего брата? Простил бы меня?
Что ему ответить? Боже, что он хочет услышать?! Какой провод перерезать, чтобы предотвратить взрыв?!
- Не простил бы. - сказал мужчина, и его рука поползла в карман.
- Я не он. - вдруг вырвалось. - Я не ваш брат, и не должен вас прощать. Никто не должен. Только вы можете простить себя. - не знаю, как я до этого додумался. Я оттараторил то, что подкинул мне мой мозг и замолчал, готовый к прыжку через стойку или, на худой конец, борьбе, если понадобится, и крепко сжимая в руке бутылку.
Он молча меня разглядывал. Никто не двигался, но мы оба были готовы на решительные действия. Потом я сказал:
- Скоро здесь будут люди. Вам лучше уйти.
Давай убирайся отсюда, повторял я про себя, не сводя с него глаз. Наконец, он встал, положил на стол ещё одну купюру и сказал:
- За разбитый стакан.
И вышел из бара.
В тот день я закрылся рано. Позвонил хозяину - сказал, мол, у меня дела, неотложка. Не собирался объяснять. Я просто должен был оттуда уйти. «Что ж, - сказал тот. - Ладно». Наверное, подумал, что вру. Мне было плевать.
На следующий день, когда я пришёл на работу, мой работодатель был на месте. Уволить хочет, решил я. Ладно, временную работу найти не трудно. Но он не уволил: рассказал, что недалеко от бара нашли тело мужчины с простреленным черепом. В кармане была записка: «Эй, бармен, я простил себя».
Конец