Больше Тэнгер ничего им не сказал. Когда "чёрный" ушёл, Пешта произнёс, не скрывая растерянности:
- Чтоб мне, ржа, провалиться...
* * *
В четырёх бараках учебного лагеря, рассчитанных на две сотни человек, обитали всего тридцать пять новичков-нойдов. С учётом прибывших их стало тридцать восемь. Две полных десятки провели в Дицхольме уже больше года, третья - около полугода. Четвёртая всё ещё собиралась - с миру по нитке.
- Я сюда первым приехал, - рассказывал Никлаш, - два месяца уже, с гаком. Потом, через неделю, Венз и Лимберт. Хануда и Флину привезли в прошлом месяце. Теперь, вот, вас. Небось, скоро и остальных доставят - десятка почти собрана, не дадут уж долго прохлаждаться.
Никлашу было семнадцать. Стройный, худощавый, он собирался стать стрелком. Как и Рэлька. Как южанка Флина, чернявый дылда Венз и Лимберт с восточного побережья. Здоровяков Пешту и Энгольда определили в мечники. Дженго, чернокожий и сухой, как осенний тростник, "человек пустыни", жил отдельно от остальных - в бараке со спиритами. Поговаривали, быть ему в отряде толкачом. Прибытия ещё двух духовников - толкача и целителя - ожидали со дня на день.
- Отдыхаем пока, - семнадцатилетний нойд довольно потянулся, откидываясь на охапку сена, - балду пинаем. Вот соберут десятку, и начнётся весёлая жизнь.
Четыре дня назад Рэлька решил бы, что его новый товарищ просто красуется перед новичком. Подниматься в семь утра и полдня проводить, занимаясь изнурительными упражнениями, после которых из желаний остаётся лишь одно: поскорее уронить своё тело на постель и уснуть... И это называется здесь "отдыхом"?!
Однако же, проведённых в Дицхольме дней ему хватило, чтобы твёрдо усвоить: всё познаётся в сравнении. Нойды из полных десяток занимались здесь примерно тем же, но с пяти утра и до самого вечера. Оставалось лишь диву даваться, как эти двадцать восемь парней (среди которых, между прочим, ещё и две девицы затесались) до сих пор живы и смотрятся перед отбоем бодрее, чем Рэлька.
- Ничего, обвыкнешься. Мне поначалу тоже тяжко было, а теперь... - Никлаш согнул правую руку, демонстрируя натягивающие кожу тугие мышцы. - Через месяцок-другой у тебя так же будет.
Вот в этом подкидыш уже не сомневался. Точно так же. Быть может, даже лучше. Хочется ему того или нет - будет... А в самом деле, хочется ему? Или нет?
- Почему нас здесь так мало?
- Потому, что Бастион слишком хорошо делает свою работу.
Увидев недоумение в глазах младшего товарища, Никлаш фыркнул и пояснил:
- Чем меньше жнецов оказывается по эту сторону Межи, тем меньше гибнет людей, меньше остаётся жаждущих отплатить Безлюдным Землям за своих близких... да и вообще, желающих связываться с тварями делается год от года всё меньше. Удивлён?
- Не особо. А зачем ты пошёл в пастыри?
Они сидели вдвоём у конюшни, наслаждаясь недолгими минутами отдыха. Ужин приятной тяжестью улёгся в животах, до отбоя ещё оставался час. И дежурств на эту ночь не предвиделось. По крыше навеса нудно барабанил зябкий осенний дождь. Хмурое небо походило на серую вату, в которую щедро плеснули синих чернил. Пахло прелью и близкой зимой.
- Хочешь знать, зачем я выбрал путь Ясного Неба? - развалившись на сене, Никлаш с безучастным видом рассматривал балки, держащие навес. Руки закинуты за голову, между крепкими зубами зажата сухая соломина... Казалось, он и впрямь сейчас видит вовсе не тёмные от влаги доски, а прозрачную лазурь со слепящим оком светила в зените.
- Неа. Я хочу знать, зачем ты бумажки подписал. Ну, те, бессроковые.
- Договор, - взгляд карих глаз тонул в видимой лишь им одним голубой бездне. - Бессрочный. Обязательства служить с честью и защищать любой ценой... Знаешь, отец хотел, чтобы я стал судьёй. Или прокурором. Хотел, чтобы я служил справедливости, а меня за это уважали. Он ради этого оплатил мою учёбу в Глете.
- А ты что же?
- Учился. Юриспруденция, право, судебное делопроизводство... Отзубрил исправно два курса, сдал летнюю сессию, а потом отправился в Тобург, в миссию Бастиона. Сказал, что хочу стать чёрным пастырем. Знаешь... больше всего я удивился, когда мне там поверили. Вот ты бы на их месте поверил?
Никлаш нравился Рэльке, поэтому он решил быть с ним откровенным:
- Неа, не поверил бы.
- Вот-вот. Студентик, домашний мальчик, сын небедных родителей... Спрашиваешь, зачем я подался в пастыри? Да вот подумал однажды, что трудно найти дело справедливее, чем защищать людей от выродков. Судьи бывают пристрастными, стрелки - никогда. Я выбрал то, чего хотел от меня отец - справедливость и уважение других людей. Жаль, сам он этого не понял.
Последние слова Никлаш произнёс спокойно, почти беспечно, словно его "жаль" было не более чем данью приличиям. Лицо будущего стрелка оставалось умиротворённым. И Рэлек неожиданно для себя признался:
- Мой батя тоже не согласился бы, чтобы я стал "чёрным".
- Он не пытался тебе помешать?
- Батя не смог бы. Он умер.
Никлаш не стал извиняться, не стал мучительно подбирать слова сочувствия и вздыхать от жалости. Он вообще ничего не сказал. И Рэлька был ему за это благодарен. Он тоже лёг рядом с приятелем, утонув головой в колючем сене, уставился вверх. Небо... Сырые пятна на досках - неважная замена облакам. Где-то там, за этими досками, за пеленой дождя и низкими тучами на самом деле прячется Оно. Ясное. Но чтобы разглядеть его из-под навеса коновязи, мало обычных человеческих глаз. Даже таких зорких, как у Никлаша.
3 .
Мерзкое ощущение впервые возникло, когда ему пришлось перебираться через завал. В этом месте туннеля своды всё-таки не выдержали и просели, перекрыв проход. По счастью, не наглухо - между двух сложившихся "домиком" серых плит хватало зазора, чтобы протиснуться на другую сторону. Проделывая этот трюк, Рэлек едва не застрял между крошащихся бетонных блоков. Выбрался раньше, чем успел запаниковать, но извиваясь в щели, пошумел изрядно. И почти сразу же, едва лишь вновь поднялся на ноги, почувствовал: кто-то смотрит... Глядит, надёжно укрытый мраком, изучает. Вот зараза! Только внимания какой-то подземной твари ему сейчас недоставало!
Чужой взгляд сверлил затылок, не отпуская ни на миг. Наблюдатель-невидимка шёл по пятам, держась на расстоянии. Воды по эту сторону завала оказалось чуть ли не по колено, но сколько Рэлек ни вслушивался, не мог уловить плеска за спиной. Зато время от времени казалось, будто уши различают слабый шорох. В конце концов, не выдержав копящегося внутри напряжения, он резко остановился, напрягая слух. Прежде, чем угасло эхо собственных шагов, сквозь него пробился отчётливый мягкий топоток множества маленьких ножек. Секунда - и топоток стих. Бесы и пламя, да оно за ним по стенам бежит, не иначе!
Рэлек едва сдержался, чтобы не схватиться за пистолет. Волевым усилием отогнав подступающую панику, встряхнул коварный осветитель. Увы, если и помогло, то совсем незаметно. В трёх шагах уже едва получалось что-либо разглядеть. Эдак и получаса не пройдёт, как темнота полностью сомкнётся вокруг, обнимет незваного гостя, закроет ему глаза руками в перчатках чёрного бархата и шепнёт вкрадчиво: "Угадай, кто?"
Нужно, стало быть, выбираться на поверхность раньше намеченного... если, конечно, получится отыскать подходящую лазейку. Он заставил себя забыть о неведомом преследователе и двинулся дальше, вглядываясь в нехотя отступающую тьму.
Дыры сточных труб у самого пола, забранные остатками насквозь проржавевших решёток, попадались довольно часто. Воспользоваться одной из них, чтобы выбраться тем же путём, каким он пришёл сюда? Едва ли выйдет. Если здесь, в туннеле, скопилось столько воды, трубы наверняка закупорены обвалами или надёжно забиты мусором. Нет, соваться туда - чистое самоубийство.
Возле узкого бокового прохода он замедлил шаг, но идею сходить туда на разведку тут же выкинул из головы. Стоило лишь принюхаться к сладковатой вони, которой тянуло из прохода, и страх настойчиво подтолкнул в спину: "Топай мимо, не смотри! И даже не задерживайся!"