— Вас здесь нет, — сказал Альтман. — Вы галлюцинации.
— Нет, — сказал Стивенс. — Мы здесь. А даже если и не здесь, какой вред тебе будет от того, что ты поговоришь с нами?
Он прав, сказал сам себе Альтман. Какой вред от этого будет? А потом он вспомнил Хеннесси, умер от того, что слушал галлюцинации; Хендрикс, умер от того, что слушал галлюцинации; Ада, умерла от того, что слушала галлюцинации. И так далее, и далее, и далее. Его глаза наполнились слезами.
— Что с ним не так? — спросил Марков.
— Мы сломали его, — сказал Стивенс. — Я говорил тебе, что это слишком долго. Мы настоящие, Альтман. Что мы должны сделать, чтобы доказать тебе, что мы настоящие?
— Вы не можете этого доказать, — ответил Альтман.
— Да сделай что-нибудь, Стивенс, — сказал Марков. — С ним совсем не забавно в таком состоянии.
Стивенс метнулся вперёд и дал ему крепкую оплеуху, затем ещё раз. Альтман дотянулся и коснулся своей щеки.
— Ты чувствуешь это? — спросил Стивенс слегка насмешливым голосом.
Чувствовал ли он это, либо же ему только казалось, что он ощущает это — он не знал. Но он должен был сделать выбор: либо говорить с ними, либо игнорировать их.
Он пребывал в нерешительности до тех пор, пока Стивенс, или галлюцинация Стивенса, ещё раз не дал ему пощёчину.
— Ну? — спросил тот.
— Да, — ответил Альтман. — Возможно, вы настоящие.
И когда он сказал это, это было почти как, если бы они стали ещё более настоящими. Но если бы он настоял на том, что всё же они являются галлюцинациями, не могло ли тогда случиться обратного? Могли ли они в таком случае просто исчезнуть?
— Так-то лучше, — сказал Марков, в его глазах появился блеск.
— Где Кракс? — спросил Альтман.
Марков увильнул от прямого ответа.
— Кракс совершил ошибку, став расходным материалом. То, для чего мы здесь находимся, это поговорить, Альтман, о тебе.
— Обо мне?
— Мы должны были выяснить, что с тобой делать, — сказал Стивенс. — Ты причинил много неприятностей.
— Тот трюк, который ты провернул в Вашингтоне, — сказал Марков. — Это был крайне дурной тон. Я хотел прикончить тебя за это.
— И почему ты этого не сделал?
Марков бросил короткий взгляд на Стивенса.
— Хладнокровие одержало победу, — сказал он. — Но, как оказалось, это была ошибка.
— Я первым признал это, — сказал Стивенс.
— И когда ты вернулся, лучше не стало, — продолжил Марков. — Ты вмешался в эксперименты, причинил огромные повреждения имуществу, сделал всё, чтобы стать у нас на пути. После неудачи, произошедшей на плавающем комплексе, я подумал: ну, они разорвут его на куски и превратят в одного из своих, а я буду сидеть дома со своим попкорном и леденцом, наблюдая всё это на экране. Но этот вариант тоже не прокатил. Вместо этого, ты потопил научно-исследовательский центр стоимостью в миллиарды долларов.
— И мы чуть было не прикончили тебя, когда подобрали вас с Хармоном из лодки, но Марков хотел, чтобы твоя смерть была чем-то выдающимся, — сказал Стивенс.
— Да, — сказал Марков, — чем-то выдающимся.
— Вы оба сумасшедшие, — сказал Альтман.
— Ты уже прежде использовал это определение, — сказал Марков. — Тебе нужно придумать оскорбление получше.
— Хочешь услышать о наших планах?
— Нет, — сказал Альтман. — Отправьте меня обратно в камеру.
Стивенс проигнорировал его.
— Как только мы раскроем секрет Обелиска, как только мы воссоздадим новый Обелиск, мы поделимся им с общественностью. Но до этого, мы дадим им немного ощутить это на вкус, нечто, что подготовит их к грядущему.
— И здесь в игру вступаешь ты, — сказал Макрофф.
Стивенс кивнул.
— Запримеченный в таком свете, ты хорошо сыграл нам на руку. Сейчас для нас не достаточно просто верить. Поскольку это вопрос о спасении рода человеческого, мы должны распространять нашу веру. А какой лучший способ для этого может быть, нежели основать официальную религию? Таким образом, когда придёт время, они будут готовы.
— Не все в полной мере должны знать того, что происходит на самом деле, — сказал Марков. — Более того, будет лучше, если лишь немногие из нас действительно будут знать подробности: только избранный внутренний круг. Всегда лучше, чтобы сохранить небольшую загадку, вводить людей в курс дела медленно, постепенно. И при этом сохранить власть в правильных руках.
Альтман обнаружил, что его руки дрожат.
— Но я уже дал этому огласку, — сказал он. — Я вышел на общественность. Люди будут знать.