Новый треск достиг моих ушей, верёвка опустилась ещё на дюйм ниже, и я поняла, что мешкать нельзя. Извлекла из кармана помаду и на гладкой скале написала: "Я очень люблю тебя, Энджелл!" А затем отцепила с каски анемон и сунула его в красовавшуюся рядом щель. С минуты на минуту я превращусь в кровавое месиво, так пусть хотя бы его минует эта участь.
Крупные, как жемчуг, слёзы покатились по моим щекам, я лишь успела поднести к ним ладонь, как налетел очередной порыв ветра, с новыми усилиями раскачивающий меня. Неровное дыхание в ожидании неизбежного, мелькающая перед глазами стена, взволнованные удары сердца, чеканящие каждую секунду. И вдруг... Вдруг раздался щелчок, похожий на удар хлыста, в воздухе, взвизгнув, послышался отзвук обрыва, и я смятенно поняла, что вместе с верёвкой в эту минуту оборвалась моя хрупкая жизнь. Я лишь закрыла глаза и, стиснув зубы, дабы сдержать рвущийся наружу крик, полетела в пропасть...
Неразбериха
В тягучей безмолвной пустоте возник какой-то звук. Слабый, поначалу неясный, он донёсся издалека, неуловимым дыханием пролетел по неопределённому пространству и утонул в неуютной темноте. Затем вернулся, коснулся меня, лёгким дуновением прокатился по периферии сознания, настырным шпионом проник внутрь его, я и уловила дыхание жизни. Монотонная пульсация электронных приборов, доносящиеся издалека шаги, позвякивание каких-то инструментов и чьи-то приглушенные голоса:
— По мне, так это ненормально, — говорил один. — Я уже укрыл её ещё одним одеялом и даже обогреватель к кровати приволок, а она всё равно холодная, как лёдышка.
— Ну, почему же ненормально, дружище? — отвечал другой. — Если учесть, сколько крови она потеряла, всё находит своё объясненье.
— Да, но... меня это пугает.
— Напрасно. Беспокоиться не о чем. Как только её организм очухается от шока, кроветворные ткани возобновят работу, и температурный баланс урегулируется. А пока необходимо создавать для неё дополнительное тепло и поддерживать медикаментозно.
— А кто следит за назначением медикаментов? — поинтересовался до сих пор молчавший третий голос.
— Что за вопрос, парни? Конечно же, я. Или кто-то ставит под сомнение мою компетентность?
— Нет, старик. Никто. Абсолютно. Мы знаем, что ты хороший доктор.
— Так вот, как доктор, хочу сказать: порог опасности она миновала. Теперь с ней всё будет хорошо.
Что-то мне подсказало, что это относилось ко мне. Я тоже побывала за каким-то порогом — в пустынном, мрачном, тёмном месте, где из всех проявлений жизни лишь клубился липкий туман. И в нём я сидела на холодном берегу водоёма, которым, как мне подсказывало что-то, был бескрайний океан. Правда, бескрайним назвать его было сложно: обычно гордый и величественный, он почему-то походил на небольшое болотце, которое запросто можно было перейти вброд. И мне казалось невероятным, что с ним были связаны лучшие моменты моей жизни: по его побережью я когда-то прохаживалась, вела беседы, сидела в объятиях любимого человека, считала звёзды, любовалась луной... И была счастлива. Очень.
И вот неожиданно всё изменилось: я сидела совершенно одна, вокруг витала безжизненная отрешённость, и меня накрывала непроглядная темнота. И ни звёзд, ни луны не было видно. Только что-то тёмное зловеще нависало сверху, безмолвно грозясь обрушится на меня, да едкий холод проникал под кожу, ядовитыми щупальцами касаясь души.
А впереди, чуть поодаль, прорезывая темень, проступали очертания скалистой горы. Утопая в сизом сумраке, она цепляла острым пиком чёрное небо и отбрасывала в мою сторону молчаливо-грозную тень. Было что-то зловещее в её гордой осанке, что-то хищное, мстительно-коварное; и, бросая на неё мимолётные взгляды, я снова слышала неугомонную память, шептавшую, что там, в горах, со мной случилось что-то. Что-то страшное. Что-то злое. Что-то, что забросило меня в этом место и отделило от жизни, живыми звуками бурлившей за скалой.
Внезапно сзади раздался какой-то грохот. Я оглянулась и почти в непроглядном мраке увидела летящую на меня буйным вихрем лошадь. Огромная, откормленная, чёрная, как смоль, с развевающейся на ветру огненной гривой, она размеренными ударами чеканила глухое пространство и, рассыпая во все стороны камни, неслась прямиком на меня. Причём так стремительно и бесповоротно, что я уже видела пар, вырывающийся из её ноздрей, высекаемые железными подковами искры и неистовую лють в горящих, как уголь, глазах.