Часы неумолимо приближались к отметке в девять часов. Времени категорически не хватало. До автобуса оставалось всего десять минут, но я была уверенно, что проблем у меня не возникнет.
Ключи я нашла на крючке, вместе с запиской:
«Использовать только в экстренном случае!»
Я всегда гадала какой случай Мышь считает экстренным. Наводнение? Землетрясение? Или обыкновенную потерю оригинала? Мне приходилось смотреть на эту надпись каждый день. Порой я замечала, как сильно она меняется в мое отсутствие. Бумага приобретает более желтый оттенок, а буквы кардинально меняются в размере, словно наводит их совершенно другой человек. Небольшая память из ее детства и по совместительству моего тоже. Так делала ее мама, теперь так делает и она. Небольшое напоминание о доме.
Для меня же подобным напоминанием была музыка. А точнее ее тяжелая часть. Чужой крик, способный рвать перепонки на части, но не лишенный красоты, подкрепленный жестким звучанием электрогитары. Эти звуки приносили мне спокойствие и радость способное со временем перерасти во всепоглощающее чувство эйфории. Мышь меня в этом поддерживала, хоть и не разделяла моих вкусов. Я ценила ее за то терпение, которое она проявляла, когда мы были вместе. Для меня она делала больше, чем я могла сделать для нее.
Еще в детстве я решила, что наушники не передают тех эмоций, которые я пыталась достичь подобной музыкой. Они скрывают наслаждение, которым я рассчитывала поделиться с окружающими меня людьми. Для меня это было сродни преступлению.
Жизнь ничто не должно приглушать и колонка с этим справлялась лучше.
Первую я купила в возрасте тринадцати лет. Тогда мне пришлось украсть немного денег у Мыши, но она сделала вид, что не заметила. Таким нашу дружбу было не сломить.
Целый день я носилась по городу и подпевала солистам, словно была у них на концерте. Окружающие посматривали на меня с подозрением и тихо жаловались тем, кто был поблизости, но мало кто осмеливался подойти именно ко мне, маленькой девочке. Я позволяла себе пропускать их жалобы мимо ушей, ведь их раздражает абсолютно все: машины, самолеты, поезда и даже сами люди. Их чувствительные ушки не выдерживали моего неумелого пения и некоторые начинали угрожать мне телефоном. Говорили, что один звонок может навсегда отобрать у меня игрушку, и я им верила, хватало заглянуть им в глаза.
Во время одной из такой прогулки ко мне осмелился подойти парень. На вид он был не старше меня, но держался с уверенностью взрослого. Позади него слышались смешки его товарищей, подначивавших его подойти. Он посмотрел на меня с презрением и получил соответствующий взгляд в ответ. Было похоже, что он готов обмочиться в штаны от волнения, а реакция маленькой девочки только пошатнула его напускную уверенность еще сильнее. Он не мог облажаться, только не перед друзьями.
Одним движением он выдернул у меня из рук колонку и бросил что было сил об асфальт. Кусков разлетелось так много, что мне не хватало пальцев, чтобы их сосчитать, и каждый из них бил острее ножа. Я была готова заплакать, глаза не выдерживали такого напряжения и из них непрерывно выделялась влага, сдержать которую я была не в силах. Мой взгляд был прикован к обидчику. Взрослые предпочли держаться в стороне.
Смех становился все громче и громче. Группа подростков окружила парня и стала хлопать его по плечам. Кто-то от радости бил товарища в бок и от этого хохотал еще сильнее, еще фальшивее. Они были слишком увлечены, чтобы заметить маленькую девочку, затесавшуюся между ними.
Вырванная из блаженного забытья столь варварским способом во мне закипала ярость. Я не могла оставить это безнаказанным. Я не помнила, как в моей руке оказался кусок пластика, самое большее, что осталось от моей колонки. Бережно, в ожидании, что от малейшего моего прикосновения он может рассыпаться, это все еще была самая дорогая вещь в моей жизни. С моих губ не срывались нервные вздохи, хотя слезы продолжали литься по щекам. Я всегда гордилась тем, что в тот момент ни разу не всхлипнула, не дала мальчишкам повода обратить на меня внимание, прячась при этом у них в ногах.